Ап цыганков международные отношения конфликты движения организации. Россия в глобальной политике

российская теория

МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ:

КАКОЙ ЕЙ БЫТЬ?*

А.П. Цыганков

Мы, русские, ничего не сделали для человечества именно потому, что у нас нет, не явилось, по крайней мере, русского воззрения.

К.С. Аксаков

Назрел поворот к изучению реальности во всех ее противоречиях и созданию собственной теории, которая перестала бы видеть в местных особенностях, не вместимых в западные схемы, отклонения и патологию.

Введение

Российская наука международных отношений вступает в особый период своего развития. За двадцать с лишним лет после распада Советского государства пройден значительный путь, освоен богатый массив эмпирического и теоретического материала, выработан ряд интересных концепций и подходов* 1. Вместе с тем в развитии российских международных исследований обнаружились и немалые проблемы, связанные с характерными для этапа становления научной дисциплины трудностями идейного и материального характера. Все еще вяло развиваются эмпирические исследования, в то время как теоретические работы страдают чрезмерной абстрактностью. Общий кризис системы общественных наук в России, отчасти связанный с распадом марксистской парадигмы, сказывает-

* Значительная часть идей статьи детально обсуждается в: .

1 Подробнее развитие российских международных исследований анализировалось в: , .

А.Д. Богатуров

ся и на развитии международных исследований. Мир же ощутимо изменился, оставляя позади полосу однополярной глобализации и обнаруживая целый ряд новых экономических, политических и этнокультурных разломов2. Готовы ли мы к его осмыслению? Обладаем ли необходимым для этого методологическим и теоретическим инструментарием? Способны ли российские международники ответить на новые вызовы времени?

Данная статья предлагает осмысливать новые мировые реалии на путях развития российской теории международных отношений (РТМО). На переломном этапе мирового развития теории могла бы принадлежать инициатива в определении наиболее важных сфер эмпирического анализа и внешнеполитической практики. К сожалению, РТМО все еще находится в процессе формирования, нередко раздираясь в

2 Подробный анализ новых явлений в международных отношениях предпринимался в России в недавних работах: , .

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

противоречиях и борьбе взаимоисключающих подходов. Среди российских международников-теоретиков сформировались представители универсалистского и изоляционистского мышления. Если первые считают, что главное - это как можно быстрее интегрироваться в западное профессиональное сообщество международников, то вторые рассматривают такой путь как гибельный, видя в нем отказ от собственной системы ценностей и призывая к интеллектуальной автаркии. Хорошо известный спор западников и почвенников находит свое отражение и в обсуждении путей развития РТМО.

Приглашая читателя к обсуждению возможных путей развития РТМО, я исхожу из необходимости преодоления этих крайностей. Отчасти такое преодоление было бы возможно в результате сокращения сложившегося в российской университетской практике разрыва между преподаванием международных отношений (МО) и русской политической мысли. Если политологи и философы изучают историю политической, в том числе отечественной, мысли, то международники чаще всего проходят курсы по основам западной теории международных отношений. Эти направления нуждаются друг в друге в целях дальнейшего развития, но разведены по разным подразделениям и факультетам. Для развития международных исследований в России необходимо глубокое знание своих собственных интеллектуальных корней, что невозможно без изучения русской мысли. Без движения в этом направлении нормальная для развития РТМО дискуссия между западниками и почвенниками будет тяготеть к чрезмерной идео-

66 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

логизации, затрудняя развитие теории. Если обозначенный разрыв будет преодолен, то в России со временем могли бы сложиться условия для формирования национальной школы в глобальной ТМО. Такая школа возникла бы на стыке международных отношений и истории отечественной мысли.

В развитие данной мысли в статье рассматриваются тенденции вестернизации и этноцентризма в глобальной ТМО, а также существо нового теоретического спора о возможности формирования универсальной теории познания мира. На этом глобальном фоне я предлагаю рассматривать вопрос о формировании РТМО, точки роста которой вижу на путях обращения к традициям русской мысли. Выступая с критикой универсалистских позиций, я ни в коем случае не хочу быть понятым как изоляционист. Опасность изоляционизма, хотя и ослабла за последнее двадцатилетие, все же не преодолена, о чем свидетельствуют активно развивающиеся конспирологические и псевдонаучные изыскания за пределами академических структур. В лучшем случае изоляционистская тенденция задержит и без того затянувшуюся выработку ответов на вопросы о российской идентичности и связанное с этим развитие РТМО. В худшем - вернет нас к удушающему творческую мысль догматизму.

Для меня очевидно, что любая ТМО может плодотворно развиваться лишь в процессе активного диалога российских исследователей со своими коллегами в западных и незападных странах. Надеюсь, что именно в ходе такого диалога выявится самобытность российской мысли, ибо, как писал еще Владимир Соловьев, «мы неизбежно налагаем

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

свой национальный отпечаток на все, что мы делаем» . Надеюсь и на то, что, размышляя о своем вкладе в глобальное интеллектуальное сообщество, российские теоретики не забудут и об ответственности за формирование желаемого образа будущего страны и мира в целом. Ведь любая социальная теория предполагает не только анализ фактов, но и творческое выстраивание образа общества с характерной для него системой смыслов и ценностей.

Вестернизация и этноцентризм в ТМО

Социальное познание давно занимает умы обществоведов. Дискуссии на эту тему вспыхивают и затухают периодически, отражая амбивалентность веры в универсальность и прогрессивный рост знания. В ХХ столетии начало дискуссий было положено теоретиками так называемого «логического позитивизма», сформулированного последователями Венского кружка в Европе. Следующим крупным этапом стала коррекция логического позитивизма Карлом Поппером с его «критическим рационализмом» и стремлением изменить принципы проверки научного знания. Основатель критического рационализма, в частности, утверждал, что знание не может быть научным, если оно сформулировано как нефальсифицируемое, т.е. если не предложены принципы и условия, при которых прежняя гипотеза будет считаться недееспособной. Затем подошло время «научных революций» Томаса Куна. Кун провел жесткое разграничение между «нормальной наукой» и научными революциями и указал на необходимость понимания социально-групповых условий, дикту-

ющих переходы от одной «парадигмы» нормальной науки к другой. Тем самым исследователь ближе своих предшественников подошел к принципам социологии знания, ряд которых задолго до него были сформулированы в Европе Карлом Маннгеймом и Максом Вебером.

Согласно последним, трактовка общественного знания не исключает, а предполагает понимание социокультурных особенностей его формирования. Дискуссии на темы методологии научного познания продолжаются, но большинство представителей сообщества международников согласны с принципом социальной обусловленности знания. Сегодня уже мало кто верит в сформулированные в рамках Венского кружка сциентистские принципы «логического позитивизма». Да и сам позитивизм стал более сложным и интересным, выйдя далеко за пределы «логического позитивизма» и в целом восприняв критику теории абсолютной и универсальной истины. Общественная наука не свободна и не может быть свободна от идеологии в том смысле, в каком ее понимали вслед за Карлом Марксом социологи Маннгейм и Вебер. Будучи частью общественного сознания, обществоведение активно воспроизводит и продуцирует национальные идеологемы и мифы. Полностью освободиться от этих мифов общественным наукам не под силу, хотя не стремиться к этому нельзя.

В силу обозначенной зависимости познания от особенностей культурного и идеологического контекста многие социальные теории являются этноцентричными в своей основе. В антропологии и социологии этноцентризм при-

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

нято определять как убежденность в «естественном» превосходстве собственной культуры по отношению к остальным3. Этноцентричная теория защищает ценности своей культуры и базируется на нравственном превосходстве одного культурного сообщества над другими. В этом случае другие воспринимаются как недостаточно цивилизованные и представляющие потенциальную угрозу. Специалисты по развитию науки, в том числе социальной, пришли к выводу, что такая убежденность формируется в ходе исторического развития и коренится в институциональных, социальных и цивилизационных структурах общества . Менее склонные к этноцентризму теории определяют «свои» моральные ценности как открытые переоценке, а не абсолютные и неизменные. При этом они рассматривают альтернативные сообщества не столько как угрозу, сколько как источник нового знания.

Теории международных отношений также не свободны от этноцентризма и нередко основываются на жестких посылках породившей их культуры. По справедливому замечанию американского политолога Стэнли Хоффмана, международные отношения являются «американской общественной наукой», отражая и теоретически закрепляя видение мира через призму западной цивилизации . Еще более категорично выразился британский международник Эдвард Карр, определивший западную науку международных отношений как «наилучший способ управлять миром с позиции силы» . Очевидно, что никакая наука не находится вне време-

3 Хороший обзор литературы содержится в: .

68 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

ни и пространства. Западное понимание международных отношений было сформулировано применительно к реальностям западной цивилизации и не обязательно является применимым в остальной части мира. В представленном многообразием культурных, этнических, религиозных и региональных традиций мире вообще сложно представить себе единое понимание международных отношений.

Не случайно многие выработанные в рамках западной интеллектуальной традиции теории плохо приспособлены для объяснения событий, происходящих за пределами данной части мира. Вспомним, например, что попытка привить теорию «шоковой терапии» как образец перехода к рыночной экономике в российских условиях завершилась признанием необходимости ее (по меньшей мере) модификации. Широко распространившиеся теории демократического перехода также оказались далеки от универсальности и продемонстрировали необходимость адаптации к незападным социокультурным условиям. Специалисты помнят, что подобная участь постигла и теорию модернизации. Наконец, этноцентрична и теория демократического мира. Согласно данной теории, демократии не воюют друг с другом. Однако социальные корни демократии могут отличаться и далеко не всегда способствуют установлению мира. Так, некоторые из демократизирующихся режимов Евразии оказались милитаристскими, в том числе по отношению друг к другу .

Не все теории международных отношений одинаково этноцентричны, но все так или иначе являются отражением национального характера и соци-

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

окультурной специфики страны и не могут быть механически перенесены на иную культурную почву . Поэтому перспективы создания своего рода глобальной международной теории остаются туманными, ведь национальнокультурные различия никуда не исчезли и продолжают определять поведение участников мировой политики. Следовательно, важнейшим для международников является не только вопрос о том, возможна ли международная теория, но и вопрос о ее национальнокультурном своеобразии и возможности развития такой теории за пределами западного «центра». Если международной теории не под силу сформулировать универсально действующие законы поведения в мировой политике, то такая теория может стремиться к решению более скромной задачи - выявлению национально-культурных особенностей и традиций в мировой системе, исходя из понимания такой системы как глобально-плюралистической, а не глобально-универсалистской.

Новый теоретический спор: универсальны ли наши знания о мире?

В свете сказанного особый интерес представляет недавний и продолжающийся поныне спор в теории международных отношений. Смысл его связан как с критикой этноцентризма западной теории, так и с выяснением вопроса о том, возможна ли универсальная теория социальных знаний о мире. Этот спор является продолжением и логическим развитием уже состоявшихся споров в ТМО.

Прежние споры могут быть суммированы как движение от полемики среди западных специалистов к постепенному

подключению к теории международных отношений представителей критического направления и ученых, работающих за пределами западного региона. В первой трети ХХ в. активно развивалась дискуссия между выступавшими за запрет войн посредством международного права идеалистами и отрицавшими такую возможность реалистами. В середине века дискуссия о принципах мирового порядка дополнилась спором о методологии исследования. Многие международники уверовали в модернистские или количественные методы сбора и анализа информации о мире. В этом споре модернистам противостояли традиционалисты, или сторонники традиционных исторических и правовых подходов. Наконец в последней трети столетия активизировались представители критического и постструктуралистского направления, атаковавшие мейнстрим за его консервативность и неспособность переосмыслить международные отношения в связи с возникновением и развитием новых социальных движений в мире. Постмодернисты, феминисты, марксисты и другие поставили под сомнение традиционную рационалистски-ориентированную ТМО и ее методы осмысления происходящих в мире процессов. В 1980-е гг. ответом на вызов постструктурализма в Европе и США стало возникновение конструктивистского направления, занявшегося изучением социальных норм, идей и иден-тичностей4.

В начале ХХ! в. заделы представителей постструктуралистского направ-

4 О спорах в теории международных отношений см.: .

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

ления сделали возможным для ученых поставить под сомнение монополию западного познания международных отношений. Уже в последней четверти ХХ столетия стараниями Хейварда Ал-кера и его последователей был остро поставлен вопрос о политической гегемонии и интеллектуальной провинциальности американских теорий МО . Позднее эти усилия привели к активизации сторонников плюрализации процессов познания мира . Арлин Тик-нер, Оле Вэйвер и Давид Блэйни, преподающие международные отношения соответственно в Коломбии, континентальной Европе и США, стали инициаторами серии книг о развитии ТМО в различных частях мира . Элен Пелерин выступила редактором франкоязычной книги о преодолении англоамериканского центризма в международных отношениях . Джон Хобсон опубликовал важную книгу, анализирующую колониальный евроцентризм западных теорий международных отношений . Кроме того, среди теоретиков МО возрос интерес к проблемам цивилизации, цивилизационной идентичности и их влиянию на формирование взглядов о мире .

Новый спор в теории разворачивается на фоне растущих изменений в социально-политической практике международных отношений. Как и любую другую дискуссию в общественных науках, спор о преодолении вестернизации и западно-колониального наследия трудно понять без уяснения его социальных корней. Корни этого спора следует искать в постепенном становлении нового мирового порядка, в основе которого находится распад однополяр-

70 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

ного доминирования в мире США и западной цивилизации в целом. Этот процесс, начатый террористической атакой исламских радикалов «Аль-Каиды» в сентябре 2001 г., был продолжен подорвавшим экономическое господство Запада ростом Китая и других незападных держав и выразился как в материальном ослаблении западной цивилизации, так и неуклонном снижении ее монополии на использование силы в мире. Сначала российско-грузинский вооруженный конфликт, а затем и гражданская война в Сирии продемонстрировали неспособность США и их союзников ограничить использование силы другими (в том числе против ближайших партнеров), а также мобилизоваться на ее использование в условиях противодействия со стороны России, Китая и других крупных держав.

На этом социально-политическом фоне развивается полемика между новыми сторонниками универсального знания о мире и защитниками плюралистического видения мира и ТМО. Универсалисты исходят из онтологического единства мира, требующего формирования единых рациональных стандартов его постижения. Представители либерального и реалистского направления в западной ТМО считают состоявшимся глобальный мир с характерными для него едиными принципами поведения государств и урегулирования международных споров. Для либералов речь идет о формировании международных институтов, в то время как реалисты делают упор на военно-силовое измерение мирового порядка и ведущую роль США в поддержании оптимального для Запада международного равновесия сил. Но и те и другие убеждены, что

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

единство мира подразумевает единство принципов его познания, а онтологический универсализм должен быть дополнен эпистемологическим. Что касается попыток Китая и других незападных культур сформировать их собственные подходы или школы ТМО, то они видятся как несостоятельные, поскольку ставят под сомнение принципы универсальности научного познания (анализ, верификация и др.) и, следовательно, тяготеют к самоизоляции. Так, например, американский исследователь Джек Снайдер выразил готовность изучать конфуцианство как необходимость осмысления китайской стратегической культуры, но отказал ему в праве выступить философским основанием особой китайской школы в ТМО .

С критикой попыток сформулировать альтернативные школы теоретизирования выступают не только западные реалисты и либералы, но и некоторые представители постструктуралистского направления в ТМО. Не будучи сторонниками вестернизации и универсализма западного типа, они, тем не менее, высказываются в защиту все тех же единых принципов научной верификации, сомневаясь в продуктивности как формирования национальных школ в ТМО, так и самого диалога «западного» и «незападных» подходов . Например, для британской исследовательницы Кимберли Хатчинс уже само противопоставление «западного» «незападному» исключает возможность диалога и на выходе не способно дать ничего, кроме нескончаемой взаимной критики, нового противопоставления и усиления провинциальности .

Что касается критиков глобальноуниверсалистского видения, то они вос-

принимают плюрализацию ТМО как естественное отражение плюрализации самого мира с его многообразием властных, социальных и культурных отношений. Корни этой позиции нетрудно выявить в работах представителей различных направлений социальной и международно-политической мысли. Так, некоторые представители реалистского направления, подобно уже цитировавшемуся Карру, считают, что знание не свободно от политики, а, наоборот, включено в систему властных отношений в мире. Следовательно, объективность познания затруднена неравенством сторон, а претензии на универсализм на поверку стремятся закрепить властные интересы и позиции сильного. Сторонники франкфуртской критической теории, подобно Юргену Хабермасу, заходят еще дальше, считая прогрессивную теорию основой социальной и политической трансформации общества . Что касается уже упоминавшихся представителей социологии знания, то для них непреложным остается анализ социокультурных границ универсализма и социального контекста функционирования идей. Наконец, теоретики, работающие в постколониальной традиции, видят в стремлении к универсализму неспособность понять Другого и желание властвовать над ним5 * *.

Означает ли это, что критики универсализма отказываются от участия в формировании единой ТМО? Некоторые из них, вероятно, будут готовы сделать заявления, подобные Фридриху Ницше и представителям французского постмодернизма, согласно которым не только

5 Более подробный анализ литературы содер-

жится в: .

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

Бог, но и автор умер, а значит, и тексты более не несут в себе никакой смысловой нагрузки. Некоторые выскажутся в пользу невозможности единого знания, указав на извечность противостояния великих держав в мировой политике. Однако многие продолжают исходить из важности сохранения общей ТМО в качестве основополагающего научного ориентира. Для них глобально-плюралистическое видение мира не только не исключает, но и предполагает стремление к общим эпистемологическим ориентирам, однако наличие диалога различных подходов воспринимается при этом как непременное условие такого стремления. Необходимо отдавать себе отчет и в том, что на пути к формированию единой ТМО существует немало серьезных препятствий, к которым относятся, в частности, зауженные стандарты рациональности и эпистемологии. Недавние исследования методологов ТМО показали, что само понимание науки в МО должно быть существенно расширено6. Существуют и предложения расширить эпистемологические границы, выйдя за пределы академической общественной науки и проявив открытость к различным философским изысканиям, ориентированным на продуцирование знаний о мире .

Существует ли РТМО?7

Спор о характере познаний о мире находит свое продолжение и среди рос-

6 Американский исследователь Патрик Джексон выявил функционирование четырех научных традиций неопозитивизма, критического реализма, рефлексивизма и анали-тицизма, см.: .

7 В этом разделе я отчасти основываюсь на проведенном мною опросе российских международников-теоретиков. Более подробно результаты опроса будут изложены в отдельной статье.

72 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

сийских теоретиков МО. На сегодняшний день можно говорить о формировании двух полярных позиций.

Во-первых, в российских дискуссиях отчетливо слышны голоса универсалистов, позиция которых близка уже описанной выше точке позиции западных сторонников глобальноуниверсальной ТМО. Критически оценивая состояние российской науки международных отношений, российские универсалисты связывают его с недостаточно активными усилиями по подключению к глобальной науке. Некоторые из них считают этап освоения мирового опыта изучения МО в основном завершенным, но при этом не усматривают в российских исследованиях необходимого для теоретического развития разнообразия и дискуссий, сетуя на доминирование реалистских и геополитических подходов . Большинство же убеждено, что освоение мирового опыта еще впереди, ибо только интеграция в международное профессиональное сообщество может вывести российскую науку из тупиков изоляционистского развития и попыток сформировать «собственные» теории8. Не удивительно, что отношение представителей этой группы к идее создания российской школы МО является отрицательным. В ней усматриваются ничем не подкрепленные амбиции, тенденции к эпистемологическому изоляционизму и попытки оказать на науку идеологическое давление, подобное советскому .

Во-вторых, в российских академических и политических дискуссиях присутствует изоляционистская по-

8 Ответ А. Макарычева на анкету-опрос. Публикуется с разрешения автора.

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

зиция, являющаяся объектом критики со стороны универсалистов. Речь идет о тех представителях российской мысли внутри и за пределами академического сообщества, кто сохраняет убежденность, что все необходимое России для ее интеллектуального развития в основном уже создано, причем преимущественно самими русскими. Нам уже приходилось писать о тенденции к изоляционизму в российской науке МО, коренящейся в российском комплексе превосходства/неполноцен-ности . В российском интеллектуальном сообществе немало тех, кто убежден как в своем обладании истиной, так и в необходимости развития сугубо российской науки в целях важности противостояния «враждебному» Западу. Любопытно, что, отвергая западные постструктуралистские подходы как чуждые евразийским и православным ценностям России, представители этой группы активно заимствуют западные традиционалистские геополитические теории. Свежим примером творчества представителей данной группы может служить недавняя книга основателя неоевразийского направления российской геополитики Александра Дугина «Международные отношения». Автор книги демонстрирует знание различных направлений ТМО, однако в конструировании своей теории многополярного мира опирается на Сэмюэла Хантингтона, Збигнева Бжезинского и других традиционалистских теоретиков геополитической и геокультурной мысли .

Выявленные позиции являются полярно противоположными, не охватывая полностью существо проблемы, с которой сталкивается РТМО.

За двадцатилетний период развития российскими международниками-теоретиками предложен и разработан ряд оригинальных подходов и концепций в осмыслении мировых тенденций и внешней политики9. Потому правомерно говорить о том, что на сегодняшний день РТМО сформировалась в качестве научного направления. Вместе с тем очевидны и серьезные трудности, которые это направление испытывает в своем развитии. Трудно не согласиться с универсалистами, что отчасти эти трудности связаны со все еще слабой интеграцией российских ученых в глобальное сообщество специалистов-международников. У этой темы имеется множество интеллектуальных, институциональных и финансовых граней, каждая из которых должна серьезно обсуждаться. Но необходимо признать и то, что интеллектуальная адаптация к условиям глобального мира едва ли будет успешной без мобилизации собственных традиций общественного мышления. Российским международникам следует обратить внимание на наличие у России собственных и давно развивающихся корней мышления о мире. Об этой стороне проблемы следует сказать особо, тем более что ее решение вряд ли потребует мобилизации значительных финансовых ресурсов.

Как мне кажется, у России за последние несколько столетий сложился огромный, хотя и разрозненный массив теоретических знаний, который вполне может стать основой формирования российской школы в ТМО. С исторической точки зрения, РТМО

9 Подробнее см. в: .

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 73

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

уже сложилась как система размышлений о мире. Такое положение подпадает под определение ТМО, которые предложили в свое время Алкер и его коллеги и согласно которым международная теория есть система научных и культурно укорененных представлений и размышлений о мире . Под это определение подпадают и западные представления о мире, в основе которых лежит концепция отсутствия легитимирующего центра (анархия), правда, при этом теория анархии утрачивает придаваемый ей значительной частью западных международников ореол универсальности, сохраняя свою значимость в рамках данного сообщества ученых. За пределами же западного мира развивались и продолжают развиваться варианты международной теории иного свойства. Думается, что нет серьезных оснований выводить за пределы теорий международных отношений представления о мире мусульманских, православных и иных теологов и мыслителей, ставящих в центр проблему ценностей и долженствующего поведения. Тем более что из этих представлений исходят не только специалисты-обществоведы, но и практикующие дипломаты и политики.

Что касается РТМО, то в ней сложились не одна, а три заслуживающих внимания международников-теоретиков традиции10. Ее представители ориентируются соответственно на подражание Западу (западничество), сохранение независимой государственности (держав-ничество) и самобытной системы культурных ценностей (третьеримство). Под традицией я понимаю преемствен-

10 См. подробнее в: .

74 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

ность представлений о развитии международных отношений, развивающихся на протяжении нескольких столетий русской истории. У каждой из традиций или школ мышления сложились свои образы России и мировой системы, которые при всех исторических модификациях сохранили свою внутреннюю преемственность и отличия друг от друга.

Характерны, например, отличия западников, державников и третьерим-цев в понимании свободы, государства и мировой системы. Русское западничество убеждено в приоритетной ценности свободы, которую оно понимает как освобождение личности и которую находит на Западе, но не в России. Убежденные в неодолимости стремления к индивидуальному освобождению, западники считают западную цивилизацию наиболее развитой и жизнеспособной, а остальной мир - развивающимся в направлении воспроизводства основных ценностей Запада. Первоочередной задачей государства, следовательно, является создание условий свободы, способствуя процветанию и развитию личности. Такие представления существенно отличаются от сформировавшихся в границах двух других традиций русской международной теории - дер-жавничества и третьеримства. Державники интерпретируют свободу как политическую независимость, настаивая на приоритетности сильного и могущественного государства. Поскольку мир воспринимается ими как нескончаемая борьба за власть, державники убеждены, что без сильного государства Россия не сможет сохраниться и выжить. Наконец, для тех, кто видит в России независимую культуру и цивилизацию (Третий

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

Рим), вторичными являются все остальные цели. Не политическая свобода и независимость, а духовное освобождение должно, по их мнению, рассматриваться в качестве главного внутреннего и международного приоритета.

Ни одна из представленных традиций не является внутренне однородной, и каждая развивается в полемике друг с другом и находится под влиянием различных представителей западной мысли. Например, ранее западничество развивалось под влиянием католической мысли, а позднее, в зависимости от его разновидностей, под влиянием Шарля Монтескье, Иммануила Канта, Жан-Жака Руссо и других европейских философов. Державники тоже испытали значительное влияние западных идей, и многие из них восторгались европейской дипломатией Клеменса Меттерниха и Отто Бисмарка, а также американской дипломатией Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского. Даже самобытно-третьеримская традиция русского мышления испытала значительное влияние западных идей - от немецкого романтизма до американских теоретиков плюрализма цивилизаций.

Сегодня для дальнейшего развития РТМО следует активнее мобилизовывать накопленный российской мыслью массив теоретических знаний.

Необходимость

и возможность развития РТМО

Для дальнейшего развития РТМО необходимы новые интеллектуальные ориентиры, ресурсы и импульсы развития. Прежде всего российскому сообществу международников необходима дискуссия о необходимости формиро-

вания национальной школы в глобальной ТМО. Независимо от результатов, сам факт проведения такой дискуссии мог бы стать толчком в развитии РТМО. Российская наука МО во многом продолжает жить заимствованиями западных теорий, не задаваясь вопросом о характере и последствиях такого заимствования. Между тем необходимость учиться у Запада (и не только у него) не отменяет, а предполагает необходимость размышлять о возможностях и границах такого заимствования в интересах сохранения исторически сформировавшейся российской идентичности и системы ценностей.

Необходимость дальнейшего развития «русского воззрения» (Аксаков) обуславливается целым рядом особенностей географического, социокультурного и политико-экономического положения России в мире. Во-первых, на развитие РТМО не может не наложить свой отпечаток глубокое своеобразие страны, ставшее сплавом целого ряда характеристик: преимущественно православного вероисповедания, широты пространства и геополитических вызовов по периметру протяженных сухопутных границ, межцивилизационного культурного положения, довестфальских имперских корней, полуперифе-рийности в системе глобальных экономических связей, антибуржуазности массовых социальных слоев и многого другого. Во-вторых, необходимость развития РТМО диктуется реалиями глобальной конкуренции. Если прав был Карр, что западная теория международных отношений учит Запад искусству управления миром с позиции силы, то развитие международной теории за пределами США и Европы является

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

непременным условием обретения глобального политического равновесия. Давно сказано, что не желающие кормить свою армию будут кормить чужую. Нежелание же вкладывать необходимые ресурсы в развитие ТМО неизбежно обернется тем, что россияне утратят самостоятельную систему взглядов и ценностей. Такая система формировалась в России на протяжении веков, не раз помогая ей ответить на международные вызовы. Сегодня таким вызовом является становление многополярного мира. Если российское руководство претендует на внесение в становление этого мира заметного вклада, то формированию национальной международной теории нет альтернативы.

В связи с этим можно сформулировать две гипотезы, касающиеся развития РТМО и национальной общественной науки в условиях возросшей глобальной информационной открытости. Первое: чем своеобразнее культура страны, тем более активны будут усилия интеллектуального класса по созданию и развитию национальной модели мягкой силы и развития общественных наук в целях адаптации к условиям глобального мира. Второе: чем сильнее давление заимствовать инокультурные идеи (а с ними и ценности), тем более значительными должны быть материальные ресурсы страны, затрачиваемые на сохранение собственной интеллектуальной автономии и сопротивление опасности идейной колонизации.

Думается, что России может и должна принадлежать важная роль в процессе формирования глобальной плюралистической теории международных отношений. Сомневающиеся в справедливости такого утверждения могут

76 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

указать на то, что международные отношения как предмет преподавания и научная дисциплина развиваются в России сравнительно недавно, лишь со времени окончания холодной войны, и, следовательно, гораздо менее развиты, чем такие дисциплины, как политология, социология или экономика. Но молодость преподавательской дисциплины международных отношений не означает, что размышления о мире являются для русских чем-то принципиально новым. Эти размышления, развивающиеся на протяжении многих столетий, следует считать совокупным вкладом в РТМО. Если же они не кажутся кому-то вполне стройными и систематизированными, то не эти ли размышления следует взять за основу в целях развития национальной теории международных отношений?

Формирующейся сегодня РТМО предстоит обратиться к русским корням, кои глубоки и разнообразны. При этом важно учитывать не только социокультурное своеобразие общественных наук, но и органичное для любой теории стремление преодолеть контекстуальную зависимость. Любая теория сильна попытками подняться над описанием и выявить общие тенденции развития предмета. Следовательно, она должна вырабатываться не только на материале национальных споров, но и путем ее постоянного сопоставления с процессами развития иных школ международной теории. Оптимальным для России является путь диалога с доминирующими и критическими направлениями международной теории на Западе и на Востоке. Особенно важно соизмерять русские размышления о мире с западными концепциями и теориями,

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

поскольку последние являются наиболее систематизированными и аналитически развитыми. Освоение западного интеллектуального наследия является важнейшим условием развития российского обществоведения. Такое освоение было и всегда будет необходимым, хотя и недостаточным условием прогресса российского знания.

Таким образом, путь к формированию российской международной теории во многом лежит через воссоздание интеллектуальных традиций размышлений о мире, начиная со времен возникновения русского государства. Наличие таких традиций в государстве с тысячелетней историей едва ли подлежит какому-либо сомнению. Русские уже не первое столетие размышляют и спорят о том, как взаимодействовать с миром, задаваясь вопросами о национальных границах, характере евразийского окружения и системы международных отношений, специфике получения знаний о мире, природе насилия и принципах взаимосвязей человека и природы. Все эти и многие другие вопросы относятся к предмету международных отношений, а следовательно, вполне возможно попытаться реконструировать варианты их осмысления в российских условиях.

РТМО: образ желаемого будущего

Выстраивать международную теорию в России следует, руководствуясь пониманием наличных условий развития страны и мира и тем, какие решения предлагались русской мыслью в аналогичных условиях. Можно выделить три наличных, относительно долговременных условия мирового развития. Во-первых, это связанная со становлением многополярности политическая и эко-

номическая неустойчивость мира. Во-вторых, это диктуемая задачами российской модернизации потребность в новых зарубежных технологиях и инвестициях в национальную экономику. В-третьих, продолжающийся кризис российской идентичности и ослабление системы русских ценностей. Каждое из этих условий обсуждалось в русской международной теорией, причем различные традиции и школы предлагали свои способы на них реагирования. Державники обращали внимание на развивающуюся в мире систему союзов и полюсов, западники вели речь о модернизации, а третьеримцы о возрождении ценностей. Хотя полноценное синтезирование рекомендаций различных традиций было бы невозможно - слишком глубоки имеющиеся между ними понятийные и идеологические различия - современная международная теория должна стремиться к максимально интегральному осмыслению отмеченных условий. Только такая интеграция может стать надежным компасом для движения в глобальном мире.

В заключение намечу лишь один из возможных синтезов различных традиций русского мышления в целях формирования образа желаемого глобального будущего. С точки зрения трех отмеченных условий российского развития оптимальным было бы соединение умеренного изоляционизма и прагматического сотрудничества с внешним миром в целях создания условий для внутренней модернизации и преодоления ценностного кризиса. Первые два условия указывают на необходимость выработки международной мыслью возможностей создания незатратной системы безопасности и сфер глобального при-

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

влечения инвестиций в российскую экономику. Третье условие указывает на необходимость формирования достаточного материального и идейного пространства для широкого обсуждения вопроса о ценностях. Вопрос о том, какие из русских ценностей следует мобилизовывать и развивать в современных условиях для обустройства России и мира, должен стать центральным в русской международной теории. Думаю, что в обсуждении данного вопроса важно понимание относительной независимости своей системы ценностей от ценностей других народов и цивилизаций. Русские ценности и культурные ориентации не могут быть суммированы в понятиях «Запад», «Евразия», «Евровосток» и т.п. Эти понятия тяготеют к принижению культурного предназначения России, страны с многовековым опытом, особой геополитической идентичностью и миссией поддержания культурно-цивилизационного и политического баланса в мире. Очевидно и то, что русские ценности глубже определяемых элитами ориентаций и относятся к народу в целом, выступающему основным субъектом и целью всех предпринимаемых властью реформ и внешнеполитических начинаний.

При этом нет оснований противопоставлять одну систему ценностных ориентаций другой: в трансконтинентальной стране, какой является Россия, западничество может сочетаться и даже органически соединяться с плодотворным сотрудничеством с другими частями мировой системы. Россия может сближаться как с Западом, так и Востоком, оставаясь при этом Россией. Осознание себя в качестве цивилизации с самостоятельной системой политико-

78 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

экономических, исторических и культурных ценностей не означает, что у России нет общих ценностей с другими странами и регионами. Цивилизации не только конкурируют, но и пересекаются и активно взаимодействуют друг с другом. У России, как страны, находящейся на географическом пересечении Запада, Востока и Азии, имеются особые возможности для диалога с другими. Ценностные системы могут выстраиваться на различных уровнях. В каких-то аспектах России будет легче находить общий язык с одними странами, а в каких-то - с другими. Например, в вопросах прав человека и либеральной демократии трения с западными странами будут неизбежны, но у России есть немало общего с Западом с точки зрения общей истории, культуры и стремления создавать ответственное государство. Подобного рода ценностные иерархии следует выстраивать и в отношениях с другими странами. В целом мир ценностей будет напоминать не хантингтоновскую картину столкновения цивилизаций, а сложную картину их взаимопересечения и иерархического взаимодействия.

В содержательном плане российские ценности должны быть сформулированы не как противоречащие идеалам державничества или западничества, а как делающие их реализацию возможной на более широком культурноцивилизационном основании. Держав-ничество и стремление к демократии должны быть интегрированы в российскую систему ценностей как необходимые, хотя и недостаточные условия. От демократии следует не отказываться, а встраивать ее в свой культурносмысловой контекст и систему на-

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

циональных приоритетов. Кстати, за пределами западных стран демократия играет значимую роль, но редко находится в центре государственного развития. Ведь наряду с демократией и защитой основных прав граждан, государство обязано гарантировать стабильность, выполнение значимых социальных программ и безопасность от внешних угроз.

Со временем на основе широко обсуждения будет выработана новая концепция российских ценностей. Имея в виду уже сделанное в русской самобытной теории, очевидно, что такая концепция будет учитывать идеи духовной свободы, социальной справедливости

и трансэтнического единства. Будучи сформулированы, российские ценности не только станут руководством к практическому действию, но и будут прописаны в российской внешнеполитической доктрине как подлежащие защите и распространению, подобно тому как ценности либеральной демократии прописаны во внешнеполитической доктрине США. Со временем станет возможным ориентироваться не только на отстаивание, но и активное распространение российских ценностей в мире. Без такой ориентации внешняя политика обречена на идеологически оборонительный характер, реагируя на вызовы западной и иных цивилизаций.

Список литературы

1. Богатуров А.Д. Десять лет парадигмы освоения / А.Д. Богатуров // Pro et Contra. 2000. Т. 5. № 1. С. 201.

2. Дугин А.Г. Международные отношения: парадигмы, теории, социология / А.Г. Дугин. М., 2013.

3. Кавелин К.Д. Наш умственный строй / К.Д. Кавелин. М., 1989. С. 623.

4. Конышев В., Сергунин А. Теория международных отношений: канун новых «великих дебатов»? / В. Конышев, А. Сергунин // Полис. 2013. № 2.

5. Лебедева М.М. Российские исследования и образование в области международных отношений: 20 лет спустя / М.М. Лебедева. Российский совет по международным делам (РСМД). М., 2013. С. 12-13.

6. Мегатренды: Основные траектории эволюции мирового порядка в XXI в. / под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. М., 2013.

7. Российская наука международный отношений: новые направления / под ред. А.П. Цыганкова и П.А. Цыганкова. М., 2005.

8. Современные международные отношения / под ред. А.В. Торкунова. М., 2012.

9. Соловьев В.С. Сочинения: в 2 т. / В.С. Соловьев. М., 1989. Т. 1. С. 297.

10. Цыганков А., Цыганков П. Кризис идеи демократического мира / А. Цыганков, П. Цыганков // Международные процессы. 2005. Т. 3. № 3.

11. Цыганков А., Цыганков П. Социология международных отношений / А. Цыганков, П. Цыганков. М., 2008.

12. Цыганков А.П. Международные отношения: традиции русской политической мысли / А.П. Цыганков. М., 2013.

13. Цыганков А.П., Цыганков П.А. Основные тенденции в развитии российской ТМО. Глава 1 / А.П. Цыганков, П.А. Цыганков. Российская наука международных отношений.

14. Цыганков П. Теория международных отношений / П. Цыганков. М., 2005.

15. Acharya A. Dialogue and Discovery: In Search of International Relations Theory Beyond the West // Millennium: Journal of International Studies 39, 3, 2011.

17. Alker H.R. Dialectical Foundations of Global Disparities // International Studies Quarterly, vol. 25, No. 1, 1982.

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 79

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

32. Hoffmann S. An American Social Science: International Relations // Daedalus 106, 3, 1977.

34. Inayatullah N. and D.L. Blaney. Knowing Encounters: Beyond Paroichialism in International Relations Theory // The Return of Culture and Identity in IR Theory / Ed. by Yosef Lapid and Friedrich Kratochwil. Boulder, 1996.

36. International Relations Scholarship around the World, ed. by A.B. Tickner and O. W$ver. London, 2009; Thinking International Relations Differently, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2012; Claiming the International, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2013.

40. Makarychev A. and V. Morozov. Is “Non-Western Theory” Possible? The Idea of Multipolarity and the Trap of Epistemological Relativism in Russian IR // International Studies Review 2013. Vol. 15. Р 332, 335.

42. Non-Western International Relations Theory, ed. by A. Acharya and B. Buzan. London, 2010.

80 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

Российская теория международных отношений: какой ей быть?

Цыганков Андрей Павлович, профессор кафедры международных отношений и политических наук Государственного университета Сан-Франциско, Ph.D.

Аннотация. В развитии российских международных исследований возникает ряд проблем, связанных со слабым развитием эмпирических исследований и чрезмерной абстрактностью теоретических работ. Статья предлагает осмысливать развитие российской теории международных отношений (РТМО) для преодоления новых экономических, политических и этнокультурных разломов. РТМО все еще находится в процессе формирования, нередко раздираясь в противоречиях и борьбе взаимоисключающих универсалистского и изоляционистжого подходов. В статье поднимается вопрос о необходимости преодоления крайних подходов через сокращение разрыва между преподаванием международных отношений (МО) и русской политической мысли. Для развития международных исследований в России необходимо глубокое знание своих собственных интеллектуальных корней, что невозможно без изучения русской мысли.

Ключевые слова: МО, РТМО, универсалистский подход, изоляционистский подход, русская политическая мысль.

Russia International Relations Theory: What Should it be Like?

Andrei Tsygankov, Professor Chair of International Relations and Political Science, San Francisco State University, Ph.D.

Abstract. Russian IR theory faces many difficulties including underdevelopment of empiric research and overall abstract approach of theoretic studies. The article suggests to reconsider the development of the Russian IR theory in order to face the new economic, political and ethno-cultural challenges. The formation of Russian IR theory is still underway, and it is characterized by contradictions and the presence of mutually exclusive universalist and isolationist approaches. The article raises the question of overcoming the extreme approaches in the IR theory through reducing the gap between the teaching of IR and Russian political thought. The article concludes that the development of IR in Russia requires deep knowledge of its intellectual roots, thus the study of the Russian political thought becomes the necessity.

Key words: IR, Russian International relations theory, universalistm, solationalism, Russian political thought.

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 81

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

1. Bogatyrov A.D. Desiat’ let paradigm osvoyeniya // Pro et Contra. 2000. Т. 5. № 1.

2. Dugin A.G. Mezhdunarodnyie otnosheniya: paradigmyi, teorii, sotsiologiya. M., 2013.

3. Kavelin K.D. Nаsh umstvennyi stroi. Моskva, 1989.

4. Konishev V., Sergunin A. Teoriya mezhdunarodnikh otnosheniy: kanun novikh “velikikh deba-tov”? // Polis. 2013. № 2.

5. Lebedeva M.М. Rоssiyskiye issledovaniya I obrazovaniye v oblasti mеzhdunarodnikh оtnosheniy: 20 let spustia. Rоssiyskyi sоvеt pо mеzhdunarodnim delam (RSMD). Mоskva, 2013.

6. Меgаtrеndi: Оsnovniye traektorii evolutsiyi mirovogo pоriadkа v XXI veke / еds. ТА. Shakleina, А.А. Bаikov. Моskvа, 2013.

7. Rоssiyskaya nаuka mezhdunarodnikh оtnosheniy: noviye napravleniya. Eds. А.P. Tsygankov, PA. Tsygankov. Моskva, 2005.

8. Sоvrеmеnnyie mеzhdunarodniye оtnоsheniya / еd. A.V. Tоrkunov. Моskva, 2012.

9. Soloviyev V.S. Sochineniya v dvukh tomakh. Moskva, 1989.

10. Tsygankov A., Tsigankov P. Krizis ideiy demokraticheskogo mira // Mezhdunarodnuye protsessi. 2005. Vol. 3. № 3.

11. Tsygankov A., Tsigankov P. Sotsiologiya mexhdunarodnikh otnosheniy. Moskva, 2008.

12. Tsygankov A.P. Mezhdunarodniye otnosheniya: traditsiyi russkoi politicheskoi misli. Moskva, 2013.

13. Tsygankov A.P, Tsygankov PA. Osmovniye tendentsiyi v razvitiyi rossiyskoy TMO. Glava 1 / Ros-siyskaya nauka mezhdunarodnikh otnosheniy.

14. Tsygankov P Teoriya mezhdunarodnikh otnosheniy. Moskva, 2005.

15. Acharya A. Dialogue and Discovery: In Search ofInternational Relations Theory Beyond the West // Millennium: Journal of International Studies 39, 3, 2011.

16. Alker H.R. and T.J. Biersteker. The Dialectics of World Order: Notes for a Future Archeologist of International Savior Faire // International Studies Quarterly. 1984. Vol. 28. № 2.

17. Alker H.R. Dialectical Foundations of Global Disparities // International Studies Quarterly, vol. 25, No. 1, 1982/

18. Alker H.R., Biersteker T.J. and Inoguchi T. From Imperial Power Balancing to People’s Wars / International/Intertextual Relations / ed. by J. Der-Derian and M.J. Shapiro. New York, 1989.

19. Alker H.R., T. Amin, T. Biersteker, and T. Inoguchi. How Should We Theorize Contemporary Macro-Encounters: In Terms of Superstates, World Orders, or Civilizations? // “Encounters Among Civilizations”, Third Pan-European International Relations Conference, SGIR-ISA, Vienna, Austria, September 16-19, 1998.

20. Anglo-America and its Discontents: Civilizational Identities beyond West and East, ed. by Peter J. Katzenstein. London, 2012.

21. Aydinli E. and J. Mathews. Are the Core and Periphery Irreconcilable? The Curious World of Publishing in Contemporary International Relations // International Studies Perspectives. 2000. 1, 3.

22. Bilgin P. Thinking past ‘Western’ IR // Third World Quarterly. 2008. Vol. 29. № 1.

23. Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis, 1919-1939: An Introduction to the Study of International Relations. London, 2001, p. xiii.

24. Civilizations in World Politics: Plural and Pluralist Perspectives, ed. by Peter J. Katzenstein. London, 2009.

25. Claiming the International, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2013.

27. Doyle M.W. Ways of War and Peace: Realism, Liberalism and Socialism. New York, 1997.

28. Habermas J. Theory and Practice. Boston, 1973.

29. Hagmann J. and Biersteker T.J. Beyond the published discipline: Towards a critical pedagogy of international studies // European Journal of International Relations. 2012. 18.

30. Harding S. Is Science Multicultural? Postcolonialism, Feminism, and Epistemologies. Bloomington, 1998, p. 12.

31. Hobson J.M. The Eurocentric conception of world politics western international theory, 1760-2010. Cambridge, 2012.

32. Hoffmann S. An American Social Science: International Relations. // Daedalus 106, 3, 1977.

33. Hutchings K. Dialogue between Whom? The Role of the West/Non-West Distinction in Promoting Global Dialogue in IR // Millennium: Journal of International Studies. 2011. Vol. 39. № 3.

82 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

34. Inayatullah N. and D.L. Blaney. Knowing Encounters: Beyond Paroichialism in International Relations Theory // The Return of Culture and Identity in IR Theory / еd. by Yosef Lapid and Friedrich Kratochwil. Boulder, 1996.

35. International Relations - Still an American Social Science? Toward Diversity in International Thought, ed. by R.M.A. Crawford and D.S. Jarvis. Albany, 2001.

36. International Relations Scholarship around the World, ed. by A.B. Tickner and O. W ver. London, 2009; Thinking International Relations Differently, ed. by A.B. Tickner and D. L. Blaney, 2012; Claiming the International, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2013.

37. Jackson P.T. The Conduct of Inquiry in International Relations: Philosophy of Science and Its Implications for the Study of World Politics. London, 2011.

38. Knutsen O. A history of international relations theory. Manchester, 1997.

39. La Perspective en Relations internationals / ed. Helene Pellerin. Montreal, 2010.

40. Makarychev A. and V. Morozov. Is “Non-Western Theory” Possible? The Idea of Multipolarity and the Trap of Epistemological Relativism in Russian IR // International Studies Review 2013. Vol. 15. Р. 332, 335.

41. Nayak M. and E. Selbin. Decentering International Relations. London, 2010.

42. Non-Western International Relations Theory, edited by A. Acharya and B. Buzan. London, 2010.

43. Shani G. Toward a post-Western IR: The Umma, Khalsa Panth, and critical International Relations theory // International Studies Review. 2008. Vol. 10. № 4.

44. Sinicization and the Rise of China: Civilizational Processes Beyond East and West, ed. by Peter J. Katzenstein. London, 2012.

45. Snyder J. Some Good and Bad Reasons for a Distinctively Chinese Approach to International Relations Theory // Paper presented at the annual meeting of American Political Science Association, Boston, August 28, 2008, p. 10.

46. Thinking International Relations Differently, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2012.

47. Tickner A. Core, periphery and (neo)imperialist International Relations // European Journal of International Relations. 2013. 19.

48. Tsygankov A.P. and Tsygankov P.A. National Ideology and IR Theory: Three Reincarnations of the “Russian Idea” // European Journal of International Relations 2010. Vol. 16. № 4.

49. Tsygankov A.P. Self and Other in International Relations Theory: Learning from Russian Civiliza-tional Debates // International Studies Review. 2008. Vol. 10. № 4.

50. Van der Dennen J. M.G. Ethnocentrism and In-group / Out-group Differentiation: A Review and Interpretation of the Literature // The Sociobiology of Ethnocentrism. Evolutionary Dimensions of Xenophobia, Discrimination, Racism and Nationalism, ed. by Vernon Reynolds, Vincent Falgar and Ian Vine. London & Sydney, 1987.

51. Waever O. The Sociology of a Not So International Discipline: American and European Developments in International Relations // International Organization. 1998. Vol. 52. № 4.

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 83

Указанное выше многообразие намного осложнило и пробле­му классификации современных теорий международных отноше­ний, которая сама по себе становится проблемой научного иссле­дования.

Существует множество классификаций современных течений в науке о международных отношениях, что объясняется различи­ями в критериях, которые используются теми или иными авторами.

Так, одни из них исходят из географических критериев, выде­ляя англо-саксонские концепции, советское и китайское пони­мание международных отношений, а также подход к их изуче­нию авторов, представляющих «третий мир» (8).

Другие строят свою типологию на основе степени общности рассматриваемых теорий, различая, например, глобальные экспли-кативные теории (такие, как политический реализм и философия истории) и частные гипотезы и методы (к которым относят бихе­виористскую школу) (9). В рамках подобной типологии швейцар­ский автор Филипп Брайар относит к общим теориям политичес­кий реализм, историческую социологию и марксистско-ленинс-кую концепцию международных отношений. Что касается част­ных теорий, то среди них называются: теория международных акторов (Багат Корани); теория взаимодействий в рамках между­народных систем (Джордж Модельски, Самир Амин; Карл Кай­зер); теории стратегии, конфликтов и исследования мира (Люсь-ен Пуарье, Дэвид Сингер, Йохан Галтуиг); теории интеграции (Амитаи Этциони; Карл Дойч); теории международной организа­ции (Инис Клод; Жан Сиотис; Эрнст Хаас) (10).

Третьи считают, что главной линией водораздела является метод, используемый теми или иными исследователями, и, с этой точки зрения, основное внимание уделяют полемике между пред­ставителями традиционного и «научного» подходов к анализу международных отношений (11,12).

Четвертые основываются на выделении центральных проблем, характерных для той или иной теории, выделяя магистральные и переломные линии в развитии науки (13).

Наконец, пятые опираются на комплексные критерии. Так, канадский ученый Багат Корани выстраивает типологию теорий международных отношений на основе используемых ими мето­дов («классические» и «модернистские») и концептуального ви­дения мира («либерально-плюралистическое» и «материалисти-

ческо-структуралистское»). В итоге он выделяет такие направле­ния как политический реализм (Г. Моргентау; Р. Арон; X. Бал), бихевиоризм (Д. Сингер; М. Каплан), классический марксизм (К. Маркс; Ф. Энгельс; В.И. Ленин) и неомарксизм (или школа «зависимости»: И. Валлерстейн; С. Амин; А. Франк; Ф. Кардозо) (14). Подобным же образом Даниель Коляр останавливает вни­мание на классической теории «естественного состояния» (т.е. политическом реализме); теории «международного сообщества» (или политическом идеализме); марксистском идеологическом те­чении и его многочисленных интерпретациях; доктринальном ан­гло-саксонском течении, а также на французской школе между­народных отношений (15). Марсель Мерль считает, что основ­ные направления в современной науке о международных отно­шениях представлены традиционалистами - наследниками клас­сической школы (Ганс Моргентау; Стэнли Хоффманн; Генри Кис­синджер); англо-саксонскими социологическими концепциями би­хевиоризма и функционализма (Роберт Кокс; Дэвид Сингер;

Мортон Каплан; Дэвид Истон); марксистским и неомарксист­скими (Пол Баран; Пол Суизи; Самир Амин) течениями (16).

Примеры различных классификаций современных теорий международных отношений можно было бы продолжать. Важно однако отметить по крайней мере три существенных обстоятель­ства. Во-первых, любая из таких классификаций носит условный характер и не в состоянии исчерпать многообразия теоретичес­ких взглядов и методологических подходов к анализу междуна­родных отношений1. Во-вторых, указанное многообразие не оз­начает, что современным теориям удалось преодолеть свое «кров­ное родство» с рассмотренными выше тремя основными пара­дигмами. Наконец, в-третьих, вопреки все еще встречающемуся и сегодня противоположному мнению, есть все основания гово­рить о наметившемся синтезе, взаимообогащении, взаимном «ком­промиссе» между непримиримыми ранее направлениями.

Исходя из сказанного, ограничимся кратким рассмотрением таких направлений (и их разновидностей), как политический иде­ализм, политический реализм, модернизм, транснационализм и нео­марксизм.

" Впрочем, они и не ставят перед собой подобную цель. Их цель в другом - осмысление состояния и теоретического уровня, достигнутого наукой о между­народных отношениях, путем обобщения имеющихся концептуальных подходов и сопоставления их с тем, что было сделано ранее.

Наследие Фукидвда, Макиавелли, Гоббса, де Ватгеля и Клау­зевица, с одной стороны, Витория, Греция, Канта, - с другой, нашло свое непосредственное отражение в той крупной научной дискуссии, которая возникла в США в период между двумя ми-Лрвыми войнами, дискуссии между реалистами и идеалистами. |ИгИдеализм в современной науке о международных отношени-уУ имеет и более близкие идейно-теоретические истоки, в качес-"тве которых выступают утопический социализм, либерализм и па­цифизм XIX в. Его основная посылка - убеждение в необходи­мости и возможности покончить с мировыми войнами и воору­женными конфликтами между государствами путем правового ре­гулирования и демократизации международных отношений, распространения на них норм нравственности и справедливости. Согласно данному направлению, мировое сообщество демокра­тических государств, при поддержке и давлении со стороны об­щественного мнения, вполне способно улаживать возникающие между его членами конфликты мирным путем, методами право­вого регулирования, увеличения числа и роли международных организаций, способствующих расширению взаимовыгодного со­трудничества и обмена. Одна из его приоритетных тем - это создание системы коллективной безопасности на основе добро­вольного разоружения и взаимного отказа от войны как инстру­мента международной политики. В политической практике идеа­лизм нашел свое воплощение в разработанной после первой миро­вой войны американским президентом Вудро Вильсоном програм­мы создания Лиги Наций (17), в Пакте Бриана-Келлога (1928 г.), предусматривающем отказ от применения силы в межгосудар­ственных отношениях, а также в доктрине Стаймсона (1932 г.), по которой США отказываются от дипломатического признания любого изменения, если оно достигнуто при помощи силы. В послевоенные годы идеалистическая традиция нашла определен­ное воплощение в деятельности таких американских политиков как госсекретарь Джон Ф. Даллес и госсекретарь Збигнев Бже-зинский (представляющий, впрочем, не только политическую, но и академическую элиту своей страны), президент Джимми Кар­тер (1976-1980) и президент Джордж Буш (1988-1992). В науч­ной литературе она была представлена, в частности, книгой та­ких американских авторов как Р. Кларк и Л.Б. Сон «Достижение мира через мировое право». В книге предложен проект поэтапно-

" Иногда это направление квалифицируется как утопизм (см., например: СаггЕ.Н. The Twenty Years of Crisis, 1919-1939. London. 1956.

го разоружения и создания системы коллективной безопасности для всего мира за период 1960-1980 гг. Основным инструментом преодоления войн и достижения вечного мира между народами должно стать мировое правительство, руководимое ООН и дей­ствующее на основе детально разработанной мировой конституции (18). Сходные идеи высказываются в ряде работ европейских ав­торов (19). Идея мирового правительства высказывалась и в пап­ских энцикликах: Иоанна XXIII - «Pacem in terns» or 16.04.63, Павла VI - «Populorum progressio» от 26.03.67, а также Иоанна-Павла II - от 2.12.80, который и сегодня выступает за создание «политической власти, наделенной универсальной компетенцией».

Таким образом, идеалистическая парадигма, сопровождавшая историю международных отношений на протяжении веков, со­храняет определенное влияние на умы и в наши дни. Более того, можно сказать, что в последние годы ее влияние на некоторые аспекты теоретического анализа и прогнозирования в области международных отношений даже возросло, став основой практи­ческих шагов, предпринимаемых мировым сообществом по де­мократизации и гуманизации этих отношений, а также попыток формирования нового, сознательно регулируемого мирового по­рядка, отвечающего общим интересам всего человечества.

В то же время следует отметить, что идеализм в течение дли­тельного времени (а в некотором отношении - и по сей день1) считался утратившим всякое влияние и уж во всяком случае - безнадежно отставшим от требований современности. И действи­тельно, лежащий в его основе нормативистский подход оказался глубоко подорванным вследствие нарастания напряженности в Европе 30-х годов, агрессивной политики фашизма и краха Лиги Наций, развязывания мирового конфликта 1939-1945 гг. и «хо­лодной войны» в последующие годы. Результатом стало возро­ждение на американской почве европейской классической тра­диции с присущим ей выдвижением на передний план в анализе международных отношений таких понятий, как «сила» и «баланс сил», «национальный интерес» и «конфликт».

Политический реализм не только подверг идеализм сокруши­тельной критике, - указав, в частности, на то обстоятельство, что идеалистические иллюзии государственных деятелей того вре-

" В большинстве изданных на Западе учебников по международным отношениям идеализм как самостоятельное теоретическое направление либо не рассматрива­ется, либо служит не более, чем "критическим фоном" при анализе политическо­го реализма и других теоретических направлений.

мени в немалой степени способствовали развязыванию второй мировой войны, - но и предложил достаточно стройную тео­рию. Ее наиболее известные представители - Рейнхольд Нибур, Фредерик Шуман, Джордж Кеннан, Джордж Шварценбергер, Кеннет Томпсон, Генри Киссинджер, Эдвард Карр, Арнольд Уол-ферс и др. - надолго определили пути науки о международных отношениях. Бесспорными лидерами этого направления стали Ганс Моргентау и Реймон Арон.

1 Работа Г. Моргентау «Политические отношения между наци-я]Ми. Борьба за власть», первое издание которой увидело свет в |48 году, стала своего рода «библией» для многих поколений (Д||аентов-политологов как в самих США, так и в других странах ""JSffaaa. С точки зрения Г. Моргентау международные отношения / ппЬдставляют собой арену острого противоборства государств. В остюве всей международной деятельности последних лежит их стремление к увеличению своей власти, или силы (power) и умень­шению власти других. При этом термин «власть» понимается в самом широком смысле: как военная и экономическая мощь го­сударства, гарантия его наибольшей безопасности и процветания, славы и престижа, возможности для распространения его идео­логических установок и духовных ценностей. Два основных пути, на которых государство обеспечивает себе власть, и одновремен­но два взаимодополняющих аспекта его внешней политики - это военная стратегия и дипломатия. Первая из них трактуется в духе Клаузевица: как продолжение политики насильственными средствами. Дипломатия же, напротив, есть мирная борьба за власть. В современную эпоху, говорит Г. Моргентау, государства выражают свою потребность во власти в терминах «националь­ного интереса». Результатом стремления каждого из государств к максимальному удовлетворению своих национальных интересов является установление на мировой арене определенного равно­весия (баланса) власти (силы), которое является единственным реалистическим способом обеспечить и сохранить мир. Собствен­но, состояние мира - это и есть состояние равновесия сил меж­ду государствами.

Согласно Моргентау, есть два фактора, которые способны удерживать стремления государств к власти в каких-то рамках - это международное право и мораль. Однако слишком доверяться им в стремлении обеспечить мир между государствами - означа­ло бы впадать в непростительные иллюзии идеалистической шко­лы. Проблема войны и мира не имеет никаких шансов на реше­ние при помощи механизмов коллективной безопасности или по-

средством ООН. Утопичны и проекты гармонизации националь­ных интересов путем создания мирового сообщества или же ми­рового государства. Единственный путь, позволяющий надеяться избежать мировой ядерной войны - обновление дипломатии.

В своей концепции Г. Моргентау исходит из шести принци­пов политического реализма, которые он обосновывает уже в са­мом начале своей книги (20). В кратком изложении они выглядят следующим образом.

1. Политика, как и общество в целом, управляется объектив­ными законами, корни которых находятся в вечной и неизмен­ной человеческой природе. Поэтому существует возможность со­здания рациональной теории, которая в состоянии отражать эти законы - хотя лишь относительно и частично. Такая теория поз­воляет отделять объективную истину в международной полигике от субъективных суждений о ней.

2. Главный показатель политического реализма - «понятие интереса, выраженного в терминах власти». Оно обеспечивает связь между разумом, стремящимся понять международную по­лигику, и фактами, подлежащими познанию. Оно позволяет по­нять политику как самостоятельную сферу человеческой жизне­деятельности, не сводимую к этической, эстетической, экономи­ческой или религиозной сферам. Тем самым указанное понятие позволяет избежать двух ошибок. Во-первых, суждения об инте­ресе политического деятеля на основе мотивов, а не на основе его поведения. И, во-вторых, выведения интереса политического деятеля из его идеологических или моральных предпочтений, а не из его «официальных обязанностей».

Политический реализм включает не только теоретический, но и нормативный элемент: он настаивает на необходимости рацио­нальной политики. Рациональная полигика - это правильная по­литика, ибо она минимизирует риски и максимизирует выгоды. В то же время рациональность политики зависит и от ее моральных и практических целей.

3. Содержание понятия «интерес, выраженный в терминах власти» не является неизменным. Оно зависит от того полити­ческого и культурного контекста, в котором происходит форми­рование международной политики государства. Это относится и к понятиям «сила» (power) и «политическое равновесие», а также к такому исходному понятию, обозначающему главное действую­щее лицо международной политики, как «государство-нация».

Политический реализм отличается от всех других теоретичес­ких школ прежде всего в коренном вопросе о том, как изменить

современный мир. Он убежден в том, что такое изменение может быть осуществлено только при помощи умелого использования объективных законов, которые действовали в прошлом и будут действовать в будущем, а не путем подчинения политической реальности некоему абстрактному идеалу, который отказывается признавать такие законы.

4. Политический реализм признает моральное значение по­литического действия. Но одновременно он осознает и сущес­твование неизбежного противоречия между моральным импера­тивом и требованиями успешного политического действия. Глав­ные моральные требования не могут быть применены к деятель­ности государства как абстрактные и универсальные нормы. Они должны рассматриваться в конкретных обстоятельствах места и времени. Государство не может сказать: «Пусть мир погибнет, но справедливость должна восторжествовать!». Оно не может позво­лить себе самоубийство. Поэтому высшая моральная добродетель в международной политике - это умеренность и осторожность.

5. Политический реализм отказывается отождествлять мораль­ные стремления какой-либо нации с универсальными моральны­ми нормами. Одно дело - знать, что нации подчиняются мо­ральному закону в своей политике, и совсем другое - претендо­вать на знание того, что хорошо и что плохо в международных отношениях.

6. Теория политического реализма исходит из плюралисти­ческой концепции природы человека. Реальный человек - это и «экономический человек», и «моральный человек», и «религиоз­ный человек» и т. д. Только «политический человек» подобен животному, ибо у него нет «моральных тормозов». Только «мо-ральныйчеловек» - глупец, т.к. он лишен осторожности. Только

*PeJЭДi^^fe^йLчeлoвeкoм"> может быть лишь святой, поскольку у него^й^Ынв^^еланий.

^Тризнжвая это, политический реализм отстаивает относитель­ную автономность указанных аспектов и настаивает на том, что познание каждого из них требует абстрагирования от других и происходит в собственных терминах.

Как мы увидим из дальнейшего изложения, не все из выше­приведенных принципов, сформулированных основателем тео­рии политического реализма Г. Моргентау, безоговорочно разде­ляются другими приверженцами - и, тем более, противниками- данного направления. В то же время его концептуальная строй­ность, стремление опираться на объективные законы обществен­ного развития, стремление к беспристрастному и строгому ана-

лизу международной действительности, отличающейся от абстрак­тных идеалов и основанных на них бесплодных и опасных иллю­зиях, - все это способствовало расширению влияния и авторите­та политического реализма как в академической среде, так и в кругах государственных деятелей различных стран.

Однако и политический реализм не стал безраздельно господ­ствующей парадигмой в науке о международных отношениях. Превращению его в центральное звено, цементирующее начало некоей единой теории с самого начала мешали его серьезные недостатки.

Дело в том, что, исходя из понимания международных отно­шений как «естественного состояния» силового противоборства за обладание властью, политический реализм, по существу, сво­дит эти отношения к межгосударственным, что значительно обед­няет их понимание. Более того, внутренняя и внешняя политика государства в трактовке политических реалистов выглядят как не связанные друг с другом, а сами государства - как своего рода взаимозаменяемые механические тела, с идентичной реакцией на внешние воздействия. Разница лишь в том, что одни государства являются сильными, а другие - слабыми. Недаром один из вли­ятельных приверженцев политического реализма А. Уолферс стро­ил картину международных отношений, сравнивая взаимодейст­вие государств на мировой арене со столкновением шаров на бил-лиардном столе (21). Абсолютизация роли силы и недооценка зна­чения других факторов, - например таких, как духовные цен­ности, социокультурные реальности и т.п., - значительно обед­няет анализ международных отношений, снижает степень его до­стоверности. Это тем более верно, что содержание таких ключе­вых для теории политического реализма понятий, как «сила» и «национальный интерес», остается в ней достаточно расплывча­тым, давая повод для дискуссий и многозначного толкования. Наконец, в своем стремлении опираться на вечные и неизмен­ные объективные законы международного взаимодействия поли­тический реализм стал, по сути дела, заложником собственного подхода. Им не были учтены весьма важные тенденции и уже произошедшие изменения, которые все в большей степени опре­деляют характер современных международных отношений от тех, которые господствовали на международной арене вплоть до на­чала XX века. Одновременно было упущено еще одно обстоя­тельство: то, что указанные изменения требуют применения, на­ряду с традиционными, и новых методов и средств научного ана­лиза международных отношений. Все это вызвало критику в ад-

рее политического реализма со стороны приверженцев иных под-хов, и, прежде всего, со стороны представителей так называемого модернистского направления и многообразных теорий взаимоза­висимости и интеграции. Не будет преувеличением сказать, что эта полемика, фактически сопровождавшая теорию политичес­кого реализма с ее первых шагов, способствовала все большему осознанию необходимости дополнить политический анализ меж­дународных реалий социологическим.

Представители ^модернизма*, или «научного» направления в ана­лизе международных отношений, чаще всего не затрагивая ис­ходные постулаты политического реализма, подвергали резкой критике его приверженность традиционным методам, основан­ным, главным образом, на интуиции и теоретической интерпре­тации. Полемика между «модернистами» и «традиционалистами» достигает особого накала, начиная с 60-х гг., получив в научной литературе название «нового большого спора» (см., например: 12 и 22). Источником этого спора стало настойчивое стремление ряда исследователей нового поколения (Куинси Райт, Мортон Кап-лан, Карл Дойч, Дэвид Сингер, Калеви Холсти, Эрнст Хаас и мн. др.) преодолеть недостатки классического подхода и придать изучению международных отношений подлинно научный статус. Отсюда повышенное внимание к использованию средств матема­тики, формализации, к моделированию, сбору и обработке дан­ных, к эмпирической верификации результатов, а также других исследовательских процедур, заимствованных из точных дисцип­лин и противопоставляемых традиционным методам, основан­ным на интуиции исследователя, суждениях по аналогии и т.п. Такой подход, возникший в США, коснулся исследований не только международных отношений, но и других сфер социальной действительности, явившись выражением проникновения в об­щественные науки более широкой тенденции позитивизма, воз­никшей на европейской почве еще в XIX в.

Действительно, еще Сеи-Симон и О. Конт предприняли по­пытку применить к изучению социальных феноменов строгие научные методы. Наличие солидной эмпирической традиции, методик, уже апробированных в таких дисциплинах как социоло­гия или психология, соответствующей технической базы, даю­щей исследователям новые средства анализа, побудило амери­канских ученых, начиная с К. Райта, к стремлению использовать весь этот багаж при изучении международных отношений. Подоб­ное стремление сопровождалось отказом от априорных суждений относительно влияния тех или иных факторов на характер меж-

дународных отношений, отрицанием как любых «метафизичес­ких предрассудков», так и выводов, основывающихся, подобно марксизму, на детерминистских гипотезах. Однако, как подчер­кивает М. Мерль (см.: 16, р. 91-92), такой подход не означает, что можно обойтись без глобальной объяснительной гипотезы. Исследование же природных явлений выработало две противо­положных модели, между которыми колеблются и специалисты в области социальных наук. С одной стороны, это учение Ч. Дар­вина о безжалостной борьбе видов и законе естественного отбора и его марксистская интерпретация. С другой - органическая фи­лософия Г. Спенсера, в основу которой положена концепция постоянства и стабильности биологических и социальных явле­ний. Позитивизм в США пошел по второму пути - пути уподоб­ления общества живому организму, жизнь которого основана на дифференциации и координации его различных функций. С этой точки зрения, изучение международных отношений, как и любо­го иного вида общественных отношений, должно начинаться с анализа функций, выполняемых их участниками, с переходом за­тем к исследованию взаимодействий между их носителями и, на­конец, - к проблемам, связанным с адаптацией социального ор­ганизма к своему окружению. В наследии органицизма, считает М. Мерль, можно выделить два течения. Одно из них уделяет главное внимание изучению поведения действующих лиц, другое - артикуляции различных типов такого поведения. Соответствен­но, первое дало начало бихевиоризму, а второе - функционализ­му и системному подходу в науке о международных отношениях (см.: там же, р. 93).

Явившись реакцией на недостатки традиционных методов изучения международных отношений, применяемых в теории политического реализма, модернизм не стал сколь-либо одно­родным течением - ни в теоретическом, ни в методологическом плане. Общим для него является, главным образом, привержен­ность междисциплинарному подходу, стремление к применению строгих научных методов и процедур, к увеличению числа подда­ющихся проверке эмпирических данных. Его недостатки состоят в фактическом отрицании специфики международных отноше­ний, фрагментарности конкретных исследовательских объектов, обусловливающей фактическое отсутствие целостной картины международных отношений, в неспособности избежать субъек­тивизма. Тем не менее многие исследования приверженцев мо­дернистского направления оказались весьма плодотворными, обо­гатив науку не только новыми методиками, но и весьма значи-

мыми выводами, сделанными на их основе. Важно отметить и то обстоятельство, что они открыли перспективу микросоциологи­ческой парадигмы в изучении международных отношений.

Если полемика между приверженцами модернизма и полити­ческого реализма касалась, главным образом, методов исследова­ния международных отношений, то представители транснацио­нализма (Роберт О. Коохейн, Джозеф Най), теорий интеграции (Дэвид Митрани) и взаимозависимости (Эрнст Хаас, Дэвид Мо-урс) подвергли критике сами концептуальные основы классичес­кой школы. В центре нового «большого спора», разгоревшегося в конце 60-х - начале 70-х гг., оказалась роль государства как учас­тника международных отношений, значение национального ин­тереса и силы для понимания сути происходящего на мировой арене.

Сторонники различных теоретических течений, которые мо­гут быть условно названы «транснационалистами», выдвинули общую идею, согласно которой политический реализм и свой­ственная ему этатистская парадигма не соответствуют характеру и основным тенденциям международных отношений и потому должны быть отброшены. Международные отношения выходят далеко за рамки межгосударственных взаимодействий, основан­ных на национальных интересах и силовом противоборстве. Го­сударство, как международный актор, лишается своей монопо­лии. Помимо государств, в международных отношениях прини­мают участие индивиды, предприятия, организации, другие него­сударственные объединения. Многообразие участников, видов (культурное и научное сотрудничество, экономические обмены и т.п.) и «каналов» (партнерские связи между университетами, ре­лигиозными организациями, землячествами и ассоциациями и т.п.) взаимодействия между ними, вытесняют государство из центра международного общения, способствуют трансформации такого общения из «интернационального» (т.е. межгосударственного, если вспомнить этимологическое значение этого термина) в «трансна­циональное* (т.е. осуществляющееся помимо и без участия госу­дарств). «Неприятие преобладающего межправительственного подхода и стремление выйти за рамки межгосударственных взаи­модействий привело нас к размышлениям в терминах трансна­циональных отношений», - пишут в предисловии к своей книге «Транснациональные отношения и мировая политика» американ­ские ученые Дж. Най и Р. Коохейи.

Революционные изменения в технологии средств связи и транс­порта, трансформация ситуации на мировых рынках, рост числа

и значения транснациональных корпораций стимулировали воз­никновение новых тенденций на мировой арене. Преобладаю­щими среди них становятся: опережающий рост мировой торгов­ли по сравнению с мировым производством, проникновение про­цессов модернизации, урбанизации и развития средств коммуни­кации в развивающиеся страны, усиление международной роли малых государств и частных субъектов, наконец, сокращение воз­можностей великих держав контролировать состояние окружаю­щей среды. Обобщающим последствием и выражением всех этих процессов является возрастание взаимозависимости мира и от­носительное уменьшение роли силы в международных отноше­ниях (23). Сторонники транснационализма1 часто склонны рас­сматривать сферу транснациональных отношений как своего рода международное общество, к анализу которого применимы те же методы, которые позволяют понять и объяснить процессы, про­исходящие в любом общественном организме. Таким образом, по существу, речь идет о макросоциологической парадигме в подхо­де к изучению международных отношений.

Транснационализм способствовал осознанию ряда новых яв­лений в международных отношениях, поэтому многие положе­ния этого течения продолжают развиваться его сторонниками и в 90-е гг. (24). Вместе с тем, на него наложило свой отпечаток его несомненное идейное родство с классическим идеализмом с при­сущими ему склонностями переоценивать действительное значе­ние наблюдаемых тенденций в изменении характера междуна­родных отношений. Заметным является и некоторое сходство положений, выдвигаемых транснационализмом, с рядом положе­ний, которые отстаивает неомарксистское течение в науке о меж­дународных отношениях.

Представителей неомарксизма (Пол Баран, Пол Суизи, Самир Амин, Арджири Имманюель, Иммануил Валлерстайн и др.) - течения столь же неоднородного, как и транснационализм, так­же объединяет идея о целостности мирового сообщества и опре­деленная утопичность в оценке его будущего. Вместе с тем ис­ходным пунктом и основой их концептуальных построений вы­ступает мысль о несимметричности взаимозависимости современ-

" Среди них можно назвать не только многих ученых США, Европы, других реги­онов мира, но и известных политических деятелей - например таких, как быв­ший президент Франции В. Жискар д"Эстэн, влиятельные неправительственные политические организации и исследовательские центры - например. Комиссия Пальме, Комиссия Брандта, Римский клуб и др.

ного мира и более того - о реальной зависимости экономически слаборазвитых стран от индустриальных государств, об эксплуа­тации и ограблении первых последними. Основываясь на неко­торых тезисах классического марксизма, неомарксисты представ­ляют пространство международных отношений в виде глобаль­ной империи, периферия которой остается под гнетом центра и после обретения ранее колониальными странами своей полити­ческой независимости. Это проявляется в неравенстве экономи­ческих обменов и неравномерном развитии (25).

Так например, «центр», в рамках которого осуществляется около 80\% всех мировых экономических сделок, зависит в своем развитии от сырья и ресурсов «периферии». В свою очередь, страны периферии являются потребителями промышленной и иной про­дукции, производимой вне их. Тем самым они попадают в зави­симость центра, становясь жертвами неравного экономического обмена, колебаний в мировых ценах на сырье и экономической помощи со стороны развитых государств. Поэтому, в конечном итоге, «экономический рост, основанный на интеграции в миро­вой рынок, есть развитие слаборазвитое™» (26).

В семидесятые годы подобный подход к рассмотрению меж­дународных отношений стал для стран «третьего мира» основой идеи о необходимости установления нового мирового экономи­ческого порядка. Под давлением этих стран, составляющих боль­шинство стран - членов Организации Объединенных Наций, Ге­неральная Ассамблея ООН в апреле 1974 года приняла соответ­ствующую декларацию и программу действий, а в декабре того же года - Хартию об экономических правах и обязанностях госу­дарств.

Таким образом, каждое из рассмотренных теоретических те­чений имеет свои сильные стороны и свои недостатки, каждое отражает определенные аспекты реальности и находит то или иное проявление в практике международных отношений. Полемика между ними способствовала их взаимообогащению, а следова­тельно, и обогащению науки о международных отношениях в целом. В то же время, нельзя отрицать, что указанная полемика не убедила научное сообщество в превосходстве какого-либо од­ного над остальными, как не привела и к их синтезу. Оба этих вывода могут быть проиллюстрированы на примере концепции неореализма.

Сам этот термин отражает стремление ряда американских ученых (Кеннет Уолц, Роберт Гилпин, Джозеф Грейко и др.) к сохранению преимуществ классической традиции и одновре-

менно - к обогащению ее, с учетом новых международных реа­лий и достижений других теоретических течений. Показательно, что один из наиболее давних сторонников транснационализма, Коохейн, в 80-е гг. приходит к выводу о том, что центральные понятия политического реализма «сила», «национальный инте­рес», рациональное поведение и др. - остаются важным средст­вом и условием плодотворного анализа международных отноше­ний (27). С другой стороны, К. Уолц говорит о потребности обо­гащения реалистического подхода за счет той научной строгости данных и эмпирической верифицируемости выводов, необходи­мость которой сторонниками традиционного взгляда, как прави­ло, отвергалась.

Возникновение школы неореализма в Международных отно­шениях связывают с публикацией книги К. Уолца «Теория меж­дународной политики», первое издание которой увидело свет в 1979 году (28). Отстаивая основные положения политического ре­ализма («естественное состояние» международных отношений, рациональность в действиях основных акторов, национальный интерес как их основной мотив, стремление к обладанию силой), ее автор в то же время подвергает своих предшественников кри­тике за провал попыток в создании теории международной поли­тики как автономной дисциплины. Ганса Моргентау он критику­ет за отождествление внешней политики с международной поли­тикой, а Раймона Арона - за его скептицизм в вопросе о воз­можности создания Международных отношений как самостоя­тельной теории.

Настаивая на том, что любая теория международных отноше­ний должна основываться не на частностях, а на целостности мира, принимать за свой отправной пункт существование гло­бальной системы, а не государств, которые являются ее элемен­тами, Уолц делает определенный шаг к сближению и с трансна­ционалистами.

При этом системный характер международных отношений обусловлен, по мнению К. Уолца, не взаимодействующими здесь акторами, не присущими им основными особенностями (связан­ными с географическим положением, демографическим потен­циалом, социо-культурной спецификой и т.п.), а свойствами структуры международной системы. (В этой связи неореализм нередко квалифицируют как структурный реализм или просто структурализм.) Являясь следствием взаимодействий международ­ных акторов, структура международной системы в то же время не сводится к простой сумме таких взаимодействий, а представляет

собой самостоятельный феномен, способный навязать государ­ствам те или иные ограничения, или же, напротив, предложить им благоприятные возможности на мировой арене.

Следует подчеркнуть, что, согласно неореализму, структур­ные свойства международной системы фактически не зависят от каких-либо усилий малых и средних государств, являясь резуль­татом взаимодействий между великими державами. Это означает, что именно им и свойственно «естественное состояние» между­народных отношений. Что же касается взаимодействий между ве­ликими державами и другими государствами, то они уже не могут быть охарактеризованы как анархические, ибо приобретают иные формы, которые чаще всего зависят от воли великих держав.

Один из последователей структурализма, Барри Базан, развил его основные положения применительно к региональным систе­мам, которые он рассматривает как промежуточные между гло­бальной международной и государственной системами (29). Наи­более важной особенностью региональных систем является, с его точки зрения, комплекс безопасности. Речь идет о том, что госу­дарства-соседи оказываются столь тесно связанными друг с дру­гом в вопросах безопасности, что национальная безопасность одного из них не может быть отделена от национальной безопас­ности других. Основу структуры всякой региональной подсисте­мы составляют два фактора, подробно рассматриваемые автором:

распределение возможностей между имеющимися акторами и от­ношения дружественности или враждебности между ними. При этом как то, так и другое, показывает Б. Базан, подвержено ма­нипулированию со стороны великих держав.

Воспользовавшись предложенной таким образом методоло­гией, датский исследователь М. Мозаффари положил ее в основу анализа структурных изменений, которые произошли в Персидс­ком заливе в результате иракской агрессии против Кувейта и по­следовавшего затем разгрома Ирака союзническими (а по сущес­тву - американскими) войсками (30). В итоге он пришел к выво­ду об операциональности структурализма, о его преимуществах по сравнению с другими теоретическими направлениями. В то же время Мозаффари показывает и слабости, присущие неореа­лизму, среди которых он называет положения о вечности и неиз­менности таких характеристик международной системы, как ее «естественное состояние», баланс сил, как способ стабилизации, присущая ей статичность (см.: там же, р. 81).

объясняется его собственными преимуществами, чем разнород­ностью и слабостью любой другой теории. А стремление к сохра­нению максимальной преемственности с классической школой означает, что уделом неореализма остается и большинство свой­ственных ей недостатков (см.: 14, р. 300, 302). Еще более суровый приговор выносят французские авторы М.-К. Смуи и Б. Бади, по мнению которых теории международных отношений, оставаясь в плену западноцентричного подхода, оказались неспособными отразить радикальные изменения, происходящие в мировой сис­теме, как и «предсказать ни ускоренную деколонизацию в после­военный период, ни вспышки религиозного фундаментализма, ни окончания холодной войны, ни распада советской империи. Короче, ничего из того, что относится к грешной социальной действительности» (31).

Неудовлетворенность состоянием и возможностями науки о международных отношениях стала одним из главных побудитель­ных мотивов к созданию и совершенствованию относительно ав­тономной дисциплины - социологии международных отноше­ний. Наиболее последовательные усилия в этом направлении были предприняты французскими учеными.

3. Французская социологическая школа

Большинство издающихся в мире работ, посвященных иссле­дованию международных отношений, еще и сегодня несет на себе несомненную печать преобладания американских традиций. В то же время бесспорным является и то, что уже с начала 80-х годов в данной области все ощутимее становится влияние европейской теоретической мысли, и в частности французской школы. Один из известных ученых, профессор Сорбонны М. Мерль в 1983 году отмечал, что во Франции, несмотря на относительную молодость дисциплины, изучающей международные отношения, сформиро­вались три крупных направления. Одно из них руководствуется «эмпирически-описательным подходом» и представлено работа­ми таких авторов, как Шарль Зоргбиб, Серж Дрейфюс, Филипп Моро-Дефарг и др. Второе вдохновляется марксистскими по­ложениями, на которых основываются Пьер-Франсуа Гонидек, Шарль Шомон и их последователи в Школе Нанси и Реймса. Наконец, отличительной чертой третьего направления является социологический подход, получивший свое наиболее яркое во­площение в трудах Р. Арона (32).

В контексте настоящей работы, особенно интересной пред­ставляется одна из наиболее существенных особенностей совре-

менной французской школы в исследовании международных от­ношений. Дело в том, что каждое из рассмотренных выше теоре­тических течений - идеализм и политический реализм, модер­низм и транснационализм, марксизм и неомарксизм - сущес­твуют и во Франции. В то же время они преломляются здесь в принесших наибольшую известность французской школе работах историко-социологического направления, которые наложили свой отпечаток на всю науку о международных отношениях в этой стране. Влияние историко-социологического подхода ощущается в трудах историков и юристов, философов и политологов, эконо­мистов и географов, занимающихся проблемами международных отношений. Как отмечают отечественные специалисты, на фор­мирование основных методологических принципов, характерных для французской теоретической школы международных отноше­ний, оказали влияние учения философской, социологической и исторической мысли Франции конца XIX - начала XX века, и прежде всего позитивизм Конта. Именно в них следует искать такие черты французских теорий международных отношений, как внимание к структуре общественой жизни, определенный исто­ризм, преобладание сравнительно-исторического метода и опре­деленный скептицизм относительно математических приемов исследования (33).

В то же время в работах тех или иных конкретных авторов указанные черты модифицируются в зависимости от сложивших­ся уже в XX веке двух основных течений социологической мыс­ли. Одно из них опирается на теоретическое наследие Э. Дюрк-гейма, второе исходит из методологических принципов, сформу­лированных М. Вебером. Каждый из этих подходов с предельной четкостью формулируется такими крупными представителями двух линий во французской социологии международных отношений, какими являются, например, Раймон Арон и Гастон Бутуль.

«Социология Дюркгейма, - пишет Р. Арон в своих мемуа­рах, - не затрагивала во мне ни метафизика, которым я стремил­ся стать, ни читателя Пруста, желающего понять трагедию и ко­медию людей, живущих в обществе» (34). «Неодюркгеймизм», ут­верждал он, представляет собой нечто вроде марксизма наобо­рот: если последний описывает классовое общество в терминах всесилия господствующей идеологии и принижает роль мораль­ного авторитета, то первый рассчитывает придать морали утра­ченное ею превосходство над умами. Однако отрицание наличия в обществе господствующей идеологии - это такая же утопия, как и идеологизация общества. Разные классы не могут разделять

одни и те же ценности, как тоталитарное и либеральное общест­ва не могут иметь одну и ту же теорию (см.: там же, р. 69-70). Вебер же, напротив, привлекал Арона тем, что объективируя со­циальную действительность, он не «овеществлял» ее, не игнори­ровал рациональности, которую люди придают своей практичес­кой деятельности и своим институтам. Арон указывает на три причины своей приверженности веберовскому подходу: свойствен­ное М. Веберу утверждение об имманентности смысла социальной реальности, близость к политике и забота об эпистемологии, ха­рактерная для общественных наук (см.: там же, р. 71). Центральное для веберовской мысли колебание между множеством правдопо­добных интерпретаций и единственно верным объяснением того или иного социального феномена стало основой и для аронов-ского взгляда на действительность, пронизанного скептицизмом и критикой нормативизма в понимании общественных - в том числе и международных - отношений.

Вполне логично поэтому, что Р. Арон рассматривает между­народные отношения в духе политического реализма - как ес­тественное или предгражданское состояние. В эпоху индустри­альной цивилизации и ядерного оружия, подчеркивает он, заво­евательные войны становятся и невыгодными, и слишком риско­ванными. Но это не означает коренного изменения основной особенности международных отношений, состоящей в законнос­ти и узаконенности использования силы их участниками. Поэто­му, подчеркивает Арон, мир невозможен, но и война невероятна. Отсюда вытекает и специфика социологии международных отно­шений: ее главные проблемы определяются не минимумом соци­ального консенсуса, который характерен для внутриобществен-ных отношений, а тем, что они «развертываются в тени войны». Ибо нормальным для международных отношений является именно конфликт, а не его отсутствие. Поэтому главное, что подлежит объяснению - это не состояние мира, а состояние войны.

Р. Арон называет четыре группы основных проблем социоло­гии международных отношений, применимой к условиям тради­ционной (поиндустриальней) цивилизации. Во-первых, это «вы­яснение соотношения между используемыми вооружениями и организацией армий, между организацией армии и структурой общества». Во-вторых, «изучение того, какие группы в данном обществе имеют выгоду от завоеваний». В-третьих, исследование «в каждой эпохе, в каждой определенной дипломатической сис­теме той совокупности неписанных правил, более или менее со­блюдаемых ценностей, которыми характеризуются войны и по-

ведение самих общностей по отношению друг к другу». Наконец, в-четвертых, анализ «неосознаваемых функций, которые выпол­няют в истории вооруженные конфликты» (35). Конечно, боль­шая часть нынешних проблем международных отношений, под­черкивает Арон, не может быть предметом безупречного социо­логического исследования в терминах ожиданий, ролей и цен­ностей. Однако поскольку сущность международных отношений не претерпела принципиальных изменений и в современный пе­риод, постольку вышеуказанные проблемы сохраняют свое зна­чение и сегодня. К ним могут быть добавлены и новые, вытекаю­щие из условий международного взаимодействия, характерных для второй половины XX века. Но главное состоит в том, что пока сущность международных отношений будет оставаться пре­жней, пока ее будет определять плюрализм суверенитетов, цен­тральной проблемой останется изучение процесса принятия ре­шений. Отсюда Арон делает пессимистический вывод, в соответ­ствии с которым характер и состояние международных отноше­ний зависят, главным образом, от тех, кто руководит государ­ствами - от «правителей», «которым можно только советовать и надеяться, что они не будут сумасшедшими». А это означает, что «социология, приложенная к международным отношениям, об­наруживает, так сказать, свои границы» (см.: там же, с. 158).

В то же время Арон не отказывается от стремления опреде­лить место социологии в изучении международных отношений. В своей фундаментальной работе «Мир и война между нациями» он выделяет четыре аспекта такого изучения, которые описывает в соответствующих разделах этой книги: «Теория», «Социология», «История» и «Праксеология» (36).

В первом разделе определяются основные правила и концеп­туальные орудия анализа. Прибегая к своему излюбленному срав­нению международных отношений со спортом, Р. Арон показы­вает, что существует два уровня теории. Первый призван отве­тить на вопросы о том, «какие приемы игроки имеют право при­менять, а какие нет; каким образом они распределяются на раз­личных линиях игровой площадки; что предпринимают для по­вышения эффективности своих действий и для разрушений уси­лий противника». В рамках, отвечающих на подобные вопросы правил, могут возникать многочисленные ситуации, которые мо­гут быть случайными, а могут быть результатом заранее сплани­рованных игроками действий. Поэтому к каждому матчу тренер разрабатывает соответствующий план, уточняющий задачу каж­дого игрока и его действия в тех или иных типовых ситуациях,

которые могут сложиться на площадке. На этом - втором - уровне теории она определяет рекомендации, описывающие правила эффективного поведения различных участников (например, вра­таря, защитника и т.д.) в тех или иных обстоятельствах игры. В разделе в качестве типовых видов поведения участников между­народных отношений выделяются и анализируются стратегия и дипломатия, рассматриваются совокупность средств и целей, ха­рактерных для любой международной ситуации, а также типовые системы международных отношений.

На этой основе строится социология международных отноше­ний, предметом которой является прежде всего поведение меж­дународных акторов. Социология призвана отвечать на вопрос о том, почему данное государство ведет себя на международной арене именно таким образом, а не как-то иначе. Ее главная зада­ча - изучение детерминант и закономерностей, материальных и физических, а также социальных и моральных переменных, опре­деляющих политику государств и ход международных событий. Здесь анализируются также такие вопросы, как характер влияния на международные отношения политического режима и/иди иде­ологии. Их выяснение позволяет социологу вывести не только определенные правила поведения международных акторов, но и выявить социальные типы международных конфликтов, а также сформулировать законы развития некоторых типичных междуна­родных ситуаций. Продолжая сравнение со спортом, на этом этапе исследователь выступает уже не в роли организатора или трене­ра. Теперь он решает вопросы иного рода. Как развертываются матчи не на классной доске, а на игровой площадке? В чем со­стоят специфические особенности тех приемов, которые исполь­зуются игроками разных стран? Существует ли латинский, ан­глийский, американский футбол? Какая доля в успехе команды принадлежит технической виртуозности, а какая - моральным качествам команды?

Ответить на эти вопросы, продолжает Арон, невозможно, не обращаясь к историческим исследованиям: надо следить за ходом конкретных матчей, изменением приемов, многообразием тех­ник и темпераментов. Социолог должен постоянно обращаться и к теории, и к истории. Если он не понимает логики игры, то он напрасно будет следить за действиями игроков и не сможет по­нять смысла тактического рисунка той или иной игры. В разделе, посвященном истории, Арон описывает характеристики мировой системы и ее подсистем, анализирует различные модели страте­гии устрашения в ядерный век, прослеживает эволюцию дипло-

матии между двумя полюсами биполярного мира и в рамках каждо­го из них.

Наконец, в четвертой части, посвященной праксеологии, по­является еще один символический персонаж - арбитр. Как надо интерпретировать положения, записанные в правилах игры? Дей­ствительно ли в тех или иных условиях произошло нарушение правил? При этом, если арбитр «судит» игроков, то игроки и зри­тели, в свою очередь, молча или шумно, неизбежно «судят» само­го судью, игроки одной команды «судят» как своих партнеров, так и соперников и т.д. Все эти суждения колеблются между оцен­кой эффективности («он хорошо сыграл»), оценкой наказания («он поступил согласно правилам») и оценкой спортивной мора­ли («эта команда вела себя в соответствии с духом игры»). Даже в спорте не все, что не запрещено, является морально оправдан­ным. Тем более это относится к международным отношениям. Их анализ так же не может ограничиваться только наблюдением и описанием, но требует суждений и оценок. Какая стратегия может считаться моральной и какая - разумной или рациональ­ной? В чем состоят сильные и слабые стороны стремлений до­биться мира путем установления господства закона? Каковы пре­имущества и недостатки попыток его достижения путем установ­ления империи?

Как уже отмечалось, книга Арона «Мир и Война между наци­ями» сыграла и продолжает играть заметную роль в становлении и развитии французской научной школы, и в частности - соци­ологии международных отношений. Разумеется, последователи его взглядов (Жан-Пьер Деррьеник, Робер Боек, Жак Унцингер и др.) учитывают, что многие из высказанных Ароном положе­ний принадлежат своему времени. Впрочем, и сам он в своих мемуарах признает, что «наполовину не достиг своей цели», при­чем в значительной мере эта самокритика касается как раз социо­логического раздела, и в частности - конкретного приложения закономерностей и детерминант к анализу конкретных проблем (см.: 34, р. 457-459). Однако само его понимание социологии меж­дународных отношений, и главное - обоснование необходимости ее развития, во многом сохранило свою актуальность и сегодня.

Разъясняя указанное понимание, Ж.-П. Деррьеник (37) под­черкивает, что поскольку существует два основных подхода к ана­лизу социальных отношений, постольку есть два типа социологии:

детерминистская социология, продолжающая традицию Э. Дюрк-гейма, и социология действия, основывающаяся на подходах, раз­работанных М. Вебером. Разница между ними достаточно ус­ловна, т.к. акционализм не отрицает каузальности, а детерми-

низм тоже «субъективен», ибо является формулированием наме­рения исследователя. Его оправдание - в необходимом недове­рии исследователя к суждениям изучаемых им людей. Конкретно же эта разница состоит в том, что социология действия исходит из существования причин особого рода, которые необходимо при­нимать во внимание. Эти причины - решения, то есть выбор между многими возможными событиями, который делается в за­висимости от существующего состояния информации и особых критериев оценки. Социология международных отношений яв­ляется социологией действия. Она исходит из того, что наиболее существенная черта фактов (вещей, событий) состоит в их наде-ленности значением (что связано с правилами интерпретации) и ценностью (связанной с критериями оценки). То и другое зави­сит от информации. Таким образом, в центре проблематики со­циологии международных отношений - понятие «решение». При этом она должна исходить из целей, которые преследуют люди (из их решений), а не из целей, которые они должны преследо­вать по мнению социолога (т.е. из интересов).

Что же касается второго течения во французской социологии международных отношений, то оно представлено так называе­мой полемологией, основные положения которой были заложе­ны Гастоном Бутулем и находят отражение в работах таких ис­следователей, как Жан-Луи Аннекэн, Жак Фройнд, Люсьен Пу-арье и др. В основе полемологии - комплексное изучение войн, конфликтов и других форм «коллективной агрессивности» с при­влечением методов демографии, математики, биологии и других точных и естественных наук.

Основой полемологии, пишет Г. Бутуль, является динамичес­кая социология. Последняя есть «часть той науки, которая изучает вариации обществ, формы, которые они принимают, факторы, которые их обусловливают или им соответствуют, а также спосо­бы их воспроизводства» (38). Отталкиваясь от положения Э. Дюрк-гейма о том, что социология - это «осмысленная определенным образом история», полемология исходит из того, что, во-первых, именно война породила историю, поскольку последняя началась исключительно как история вооруженных конфликтов. И мало вероятно, что история когда-либо полностью перестанет быть «историей войн». Во-вторых, война является главным фактором той коллективной имитации, или, иначе говоря, диалога и заим­ствования культур, которая играет такую значительную роль в социальных изменениях. Это, прежде всего, «насильственная имитация»: война не позволяет государствам и народам замы-

каться в автаркии, в самоизоляции, поэтому она является наибо­лее энергичной и наиболее эффективной формой контакта циви­лизаций. Но кроме того, это и «добровольная имитация», связан­ная с тем, что народы страстно заимствуют друг у друга виды вооружений, способы ведения войн и т.п. - вплоть до моды на военную униформу. В-третьих, войны являются двигателем тех­нического прогресса: так, стимулом к освоению римлянами ис­кусства навигации и кораблестроения стало стремление разру­шить Карфаген. И в наши дни все нации продолжают истощать себя в погоне за новыми техническими средствами и методами разрушения, беспардонно копируя в этом друг друга. Наконец, в-четвертых, война представляет собой самую заметную из всех мыслимых переходных форм в социальной жизни. Она является результатом и источником как нарушения, так и восстановления равновесия.

Полемология должна избегать политического и юридического подхода, помня о том, что «полигика - враг социологии», кото­рую она постоянно пытается подчинить себе, сделать ее своей служанкой - наподобие того, как в средние века это делала тео­логия по отношению к философии. Поэтому полемология фак­тически не может изучать текущие конфликты, и следовательно, главным для нее является исторический подход.

Основная задача полемологии - объективное и научное изу­чение войн как социального феномена, который поддается на­блюдению так же, как и любой другой социальный феномен и который, в то же время, способен объяснить причины глобаль­ных перемен в общественном развитии на протяжении челове­ческой истории. При этом она должна преодолеть ряд препятст­вий методологического характера, связанных с псевдоочевид­ностью войн; с их кажущейся полной зависимостью от воли лю­дей (в то время как речь должна идти об изменениях в характере и соотношении общественных структур); с юридической иллю­зорностью, объясняющей причины войн факторами теологичес­кого (божественная воля), метафизического (защита или расши­рение суверенитета) или антропоморфного (уподобление войн ссорам между индивидами) права. Наконец, полемология должна преодолеть симбиоз сакрализации и политизации войн, связан­ный с соединением линий Гегеля и Клаузевица.

Каковы же основные черты позитивной методологии этой «новой главы в социологии», как называет в своей книге Г. Бу­туль полемологическое направление (см.: там же, р. 8)? Прежде всего он подчеркивает, что полемология располагает для своих

целей воистину огромной источниковедческой базой, какая ред­ко имеется в распоряжении других отраслей социологической на­уки. Поэтому главный вопрос состоит в том, по каким направле­ниям вести классификацию бесчисленных фактов этого огром­ного массива документации. Бутуль называет восемь таких на­правлений: 1) описание материальных фактов по степени их убы­вающей объективности; 2) описание видов физического поведе­ния, исходя из представлений участников войн об их целях;

3) первый этап объяснения: мнения историков и аналитиков;

4) второй этап объяснения: теологические, метафизические, мо-ралистские и философские "взгляды и доктрины; 5) выборка и группирование фактов и их первичная интерпретация; 6) гипотезы относительно объективных функций войны; 7) гипотезы относи­тельно периодичности войн; 8) социальная типология войн - т.е. зависимость основных характеристик войны от типовых черт того или иного общества (см.: там же, р. 18-25).

«ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ П.А. Цыганков* МОРТОН КАПЛАН И СИСТЕМНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ Статья посвящена 55-й годовщине...»

Вестн. Моск. ун-та. Сер. 25. Международные отношения и мировая политика. 2012. № 1

ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

П.А. Цыганков*

МОРТОН КАПЛАН И СИСТЕМНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ

Статья посвящена 55-й годовщине выхода в свет книги Мортона

Каплана «Система и процесс в международной политике», оказавшей

заметное влияние на развитие международно-политической теории.

Дана оценка предложенной М. Капланом типологии международных систем, основанной на двух главных критериях - количестве акторов и силовой конфигурации, и форм политического поведения государств в сфере международных отношений. Осмыслены научный вклад работы М. Каплана и уроки, которые можно извлечь из противопоставления «научного» подхода «традиционному».

Ключевые слова: Мортон Каплан, теория международных отношений, типология международных систем, системное моделирование, силовая конфигурация, бихевиоризм.

В наши дни трудно представить себе анализ межгосударственных отношений, мировых процессов и даже конкретных событий в том или ином регионе или стране, не говоря уже об исследованиях и попытках прогнозирования глобальной политики, без обращения к основам системного подхода, заложенным в работе Мортона Каплана «Система и процесс в международной политике», увидевшей свет более полувека назад .

*** Мортон Каплан - один из представителей Чикагской школы политической науки, известной своим вкладом в развитие эмпирических исследований и формирование бихевиористского направЦыганков Павел Афанасьевич - д.филос.н., профессор факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: [email protected]).

ления. Первое поколение этой школы (1920-1930-е годы) во главе с Ч. Мерриамом и двумя его коллегами, Г. Госнеллом и Г. Лассуэллом, получившее известность как экологическая школа, испытывало сильное влияние социологического подхода. Его представители скептически относились к традиционным историческим и институциональным направлениям, настаивая на необходимости внедрения новых исследовательских методов, основанных на более систематической и объективной проверке политологических суждений эмпирическими данными.

В конце 1940-х - начале 1950-х годов вновь обострились противоречия между сторонниками историко-институциональноправового (Л. Уайт и Г. Притчетт) и поведенческого, или бихевиористского (А. Зольберг, Д. Гринстоун и Д. МакРой), подходов.

Г. Алмонд утверждал: «Это было время, когда на европейском континенте сокрушалась демократия и когда у свободы исследования и научного поиска было, казалось, небольшое будущее в свете развивавшихся событий. И лишь после Второй мировой войны в контексте великой научной революции в ядерной физике и молекулярной биологии, надвигавшегося соперничества с СССР, осуществившего запуск спутника, бихевиоризм достиг национальных и общемировых масштабов. … В первые послевоенные десятилетия было много необходимых и достаточных причин для бихевиористской революции» .

В этих условиях группа так называемых младотурков во главе с Д. Истоном, М. Капланом и Л. Биндером выступила за усиление эмпирической составляющей в политической науке. Развернувшаяся дискуссия потребовала прояснения философских основ и общетеоретических предпосылок приверженцев обоих направлений. Эта вторая волна бихевиористского движения обрела своих сторонников в национальном масштабе, чему способствовали инновационные работы, в частности, таких авторов, как Х. Илоу, О. Ранней, У. Милле и Г. Алмонд (представитель первой волны).

Г. Алмонд, Г. Пауэлл, С. Верба и Г. Икстайн стали пионерами эмпирических компаративных исследований, а М. Каплан и Ф. Шуман одними из первых применили данный подход к изучению международных отношений [подробнее см.: 29].

Бихевиористы стремились обнаружить единообразие и повторяемость в политическом поведении путем систематического отбора и регистрации эмпирических данных, поддающихся квантификации и точным количественным измерениям. Результаты таких операций должны были использоваться для проверки обоснованности теоретических обобщений. При этом ценностные суждения, вопросы философского характера, этические оценки должны были считаться аналитически отличными от процесса эмпирической экспертизы . Системный подход целиком вписывался в эту рационалистическую традицию. Он отвечал как методологическому императиву «модернизма» - использованию количественных исследовательских процедур и формализации научного поиска, так и стремлению к созданию общей теории.

Уже в конце 1950-х годов издержки позитивистской тенденции в политической науке, казалось, были успешно преодолены. Как утверждал С. Хоффман в 1959 г., «…вся современная политическая наука имеет теоретическую направленность, что является реакцией против прежнего “гиперфактуализма”, а также влияния физических наук, социологии, наук о коммуникациях» .

Однако в науке о международных отношениях дискуссия продолжалась, получив после 1966 г. название «второго большого спора», затронувшего именно ее теоретическую ориентацию. Характеризуя взгляды нового поколения международников, Х.

Булл писал:

«Они стремятся к теории международных отношений, положения которой базировались бы на логических или математических доказательствах либо на точных эмпирических процедурах верификации. Некоторые из них считают, что классические теории международных отношений не имеют никакой ценности, и воображают себя основателями абсолютно новой науки. Другие полагают, что результаты классического подхода имели некоторую ценность, и, может быть, даже относятся к ним с определенной симпатией, наподобие той, с которой обладатель новейшей марки автомобиля созерцает старую модель. Однако в обоих случаях они надеются и верят, что их собственный тип теории полностью вытеснит классический тип» .

Выдвинув семь аргументов в защиту классического подхода к исследованию международных отношений , Х. Булл уделил особое внимание критике теории международных систем М. Каплана, утверждая, что сформулированные им модели международных систем и основные правила, характерные для поведения каждой из них, - это фактически не более чем «общее место», выуженное из ежедневных дискуссий о международных отношениях и общей политической структуре, которую имел или мог бы иметь мир.

Отвечая на критику, М. Каплан подчеркивал, что базовая концепция работы «Системa и процесс в международной политике»

достаточно проста. Если количество, тип и поведение государств изменяются с течением времени и если при этом их военные способности, экономические ресурсы и информация также варьируют, то вполне вероятно, что между этими элементами существует некая взаимосвязь, благодаря которой могут быть выделены системы с разными структурами и поведением, свойственные различным периодам истории. Эта концепция, утверждает автор, может быть не вполне корректной, но она не выглядит лишенной смысла для изучения вопроса о влиянии того или иного типа международной системы на внешнюю политику государств. Для проведения такого исследования нужны системные гипотезы по поводу характера связей между переменными, и только после того, как эти гипотезы разработаны, можно изучать историю, чтобы их подтвердить или опровергнуть. Без этого исследователь не имеет никакого критерия, на основе которого он может выбирать из бесконечного множества фактов, находящихся в его распоряжении. Эти первоначальные гипотезы указывают на те области фактических данных, которые имеют наибольшее значение для подобного типа исследования. Есть основания думать, что если гипотезы являются ошибочными, то это станет вполне очевидным при попытке их использовать .

«Основная идея этой работы, - пишет М. Каплан, - состоит в том, что развитие знания о политике возможно только при рассмотрении данных о ней в терминах систем действия. Система действия - это набор переменных величин, отличных от общих параметров системы и взаимосвязанных таким образом, что описываемые закономерности их поведения отражают внутренние взаимоотношения величин между собой, а также взаимоотношения группы этих величин с группой величин, стоящих вне рассматриваемой системы» .

Речь идет о типологии международных систем, основанной на двух главных критериях: количестве акторов и силовой конфигурации (power configuration). Результаты, к которым пришел М. Каплан, позволили ему создать такую типологию и выделить с учетом указанных критериев шесть типов международных систем, или, «точнее, шесть состояний равновесия одной сверхстабильной международной системы» . При этом реальной истории международной политики соответствуют лишь два типа: «система равновесия (баланса) сил» (balance of power system), в которой только главные акторы, т.е. государства (а точнее, великие державы), обладают значимым военным и экономическим потенциалом; и «мягкая (гибкая) биполярная система» (loose bipolar system), включающая помимо национальных акторов (государств) международные межправительственные организации, т.е. наднациональных акторов международной политики. Данный тип международной системы состоит как из глобальных, универсальных акторов, так и из акторов, принадлежащих к одному из двух блоков.

Четыре других типа международных систем, которые описаны в работе М. Каплана, являются, по сути, некими идеальными моделями, никогда не существовавшими в реальности. Так, «жесткая биполярная система» (tight bipolar system) предполагает, что каждый актор, не принадлежащий ни к одному из двух блоков, утрачивает всякое заметное влияние или исчезает. «Универсальная система»

(universal system), или «универсальная интегрированная система», характеризуется тем, что в ней важные властные политические функции переданы от государств универсальной (глобальной) организации, обладающей правом определять статус тех или иных стран, выделять им ресурсы и следить за соблюдением согласованных правил международного поведения. «Иерархическая система»

(hierarchical system) вытекает из универсальной, принимая форму мирового государства, в котором роль конкретных стран минимизирована. Наконец, «система единичного вето» (unit veto system) предполагает, что каждый актор (государство или союз государств) способен оказывать эффективное влияние на совокупную международную политику, поскольку имеет возможность (связанную, например, с обладанием ядерным оружием) защитить себя от любого другого государства или коалиции государств.

Эта типология не является неизменной. В дальнейшем автор выделил такие варианты «гибкой биполярной системы», как «очень гибкая биполярная система», «система разрядки» и «нестабильная блоковая система». В качестве варианта «системы единичного вето»

он также рассматривал модель «системы частичного ядерного распространения» .

Разработанная М. Капланом типология международных политических систем стала одной из основ, опираясь на которые, он вывел различные типы политического поведения государств в сфере международных отношений.

Выделив с этой целью пять типов (моделей) такого поведения (связанных с критериями организации процесса принятия решений, распределения выгод от взаимодействия, предпочтений при создании коалиций, содержания и направленности политической активности, а также способности приспосабливаться к условиям, в которых необходимо принимать решения), автор перешел к непосредственному рассмотрению каждого из них, стремясь показать, как будет меняться поведение того или иного актора в зависимости от его типа и типа международной системы.

Таким образом, в отличие от большинства исследователей своего времени, М. Каплан далек от ссылок на историю, считая исторические данные слишком бедными для теоретических обобщений.

Основываясь на общей теории систем и системном анализе, он конструирует абстрактные теоретические модели, призванные способствовать лучшему пониманию международной реальности.

Исходя из убежденности в том, что анализ возможных международных систем предполагает изучение обстоятельств и условий, в которых каждая из них может существовать или трансформироваться в систему другого типа, он задается вопросами о том, почему та или иная система развивается, как она функционирует, по каким причинам приходит в упадок. В этой связи М. Каплан называет пять переменных, свойственных каждой системе: основные правила системы, правила трансформации системы, правила классификации акторов, их способностей и информации. Главными из них, по утверждению исследователя, являются первые три переменных.

«Основные правила» определяют отношения между акторами, поведение которых зависит не столько от индивидуальной воли и особых целей каждого, сколько от характера системы, компонентами которой они являются.

«Правила трансформации» выражают законы изменения систем. Так, известно, что в общей теории систем акцент сделан на их гомеостатическом характере - способности адаптироваться к изменениям среды, т.е. способности к самосохранению. При этом каждая модель (или каждый тип) системы имеет свои правила адаптации и трансформации. Наконец, к «правилам классификации акторов» относятся их структурные характеристики, в частности существующая между ними иерархия, которая также оказывает влияние на их поведение.

По мысли М. Каплана, модели, сконструированные им в работе «Система и процесс в международной политике», задают теоретические рамки, в пределах которых внешне не связанные между собой типы событий могут быть приведены в отношения друг с другом. С его точки зрения, любая теория включает: а) набор базовых терминов, определений, аксиом; б) формулирование на их основе положений, которые будут иметь однозначное эмпирическое обоснование; в) возможность верификации или фальсификации этих положений с помощью контролируемого эксперимента или наблюдения. В то же время исследователь утверждал, что для предварительной, или первоначальной, теории международной политики допустимы: во-первых, определенные смягчения этих требований;

во-вторых, снятие условия подтверждения логической последовательности; в-третьих, отсутствие четкой, однозначной интерпретации терминов и методов «лабораторной» верификации положений.

Вопрос в том, удалось ли М. Каплану даже при этих ограничениях приблизиться к реализации модернистской цели - созданию подлинно научной теории международных отношений, которая полностью вытеснит классический традиционализм.

В широком плане вполне очевидно, что М. Каплан, как и большинство других его коллег - представителей так называемого научного (сциентистского) направления, скорее, разделяет основные положения классического политического реализма. Так, он исходит из принципа анархии международных отношений: «Поскольку нет такого судьи, который мог бы удержать подобного рода споры в каких-либо заданных границах, нельзя сказать, что данная система полностью обладает политическим статусом. В современной международной системе государства-нации обладают политическими системами, но сама по себе международная система не имеет такого статуса. Международную систему можно охарактеризовать как систему с нулевым статусом» .

Близость исследователя к реалистским позициям проявилась и в его трактовке основных акторов международных отношений - таковыми М. Каплан считает государства, причем в первую очередь великие державы. Он убежден и в том, что реалистская «доктрина, основанная на понятии “интерес”, является достаточно адекватным описанием международной системы “баланса сил”, несмотря на то что время от времени в рамках этой системы “ощущения” (или же “страсть”) одерживали верх над “интересом”» . Поскольку же анархичность международных отношений делает неизбежным столкновение интересов, их следует считать объективными и рассматривать в первую очередь в терминах военной безопасности. С точки зрения М. Каплана, «не существует прямой склонности национальных акторов к солидарности и сотрудничеству, равно как нет передаваемой склонности, которая вынуждала бы их ставить потребности других национальных акторов превыше своих собственных» .

Конечно, нельзя не видеть и того, что одно из главных положений, на которых основана концепция М. Каплана, состоит в утверждении об основополагающей роли структуры международной системы в поведении государств. В данном вопросе исследователь не только присоединяется к каноническому политическому реализму, но и в определенной мере предвосхищает теоретические построения неореализма. Кроме того, вместе с другими модернистами он сделал еще один шаг вперед по сравнению с традиционными реалистами, обратив внимание на взаимосвязь внешней и внутренней политики, что позволило обогатить не только факторный, но и акторный подход, включив в анализ помимо государств также субгосударственных и надгосударственных акторов. И все же в целом теоретические построения М. Каплана не выходят далеко за рамки реалистской традиции.

Непосредственно предложенная им теория системного моделирования тоже вызывает вопросы. М. Каплан утверждает, что не существует разницы между физическими и гуманитарными науками, когда речь идет о потребности эмпирического подтверждения, и что наряду с эмпирическими исследованиями системная теория международной политики требует использования моделей. Так, например, с его точки зрения, можно представить себе компьютер, связанный с системой банка информации, который получает от шпионов сведения о предстоящих действиях противника, анализирует их с учетом предыдущих действий этого противника и выстраивает модели его будущего поведения, что дает возможность принимать решения о мерах по их предотвращению . Однако, говоря словами Х. Булла, именно техника построения моделей и вызывает вопросы. Действительно, на основе каких критериев автор создал подобные модели, какова мера их строгости и логичности, как они соотносятся с основными сформулированными ранее типами поведения международных акторов? Ответов на подобные вопросы теория М. Каплана не дает.

В своем стремлении к созданию универсального и бесспорного знания о международных отношениях, которое было бы подобно естественным наукам, М. Каплан уделяет особое внимание сравнению теоретических моделей с историческими международными системами. Вместе с тем он вынужден признать несовершенство этого метода построения теории. «Если теоретическая модель стабильна, а историческая система нестабильна, то это значит, что в теории не был принят во внимание какой-то фактор, который оказывает определенное воздействие. Если обе системы стабильны, то существует вероятность, что причины этого другие, отличные от тех, которые содержались в гипотезах. Возможные ответы на этот вопрос могут быть получены либо путем более глубокого изучения частных систем, либо посредством дополнительных сравнительных исследований, которые позволят определить различия в тех или иных случаях. Выявление принуждающих параметров потребовало бы, вероятно, увеличения количества сравнительных исследований» . Очевидно, однако, что подобные процедуры не дают уверенности в конечном результате, как из-за отсутствия ясности относительно их требуемого количества, так и по причине недоказанной вероятности повторения типов международного поведения политических акторов.

Одним из важных критериев научности знания модернисты считают его объективность, требующую от ученого беспристрастности оценок и свободы от идеологических суждений. Следуя этому императиву, М. Каплан даже ценности определяет на основе потребностей и диктуемых ими целей, т.е. сугубо инструментально . Однако это не мешает ему высказывать суждения исключительно идеологического характера, не поддающиеся ни одному из научных критериев. Так, например, он утверждает, что СССР «был вынужден вступить в войну на стороне Запада» .

Несмотря на немногочисленность подобных положений и тот факт, что они отнюдь не являются центральными с точки зрения основной проблематики книги и ее задач, такие утверждения не могут не подрывать доверия к теоретическим построениям автора, использовавшего идеологические штампы западных СМИ, которые навязывают массовому сознанию антисоветские (а сегодня - антироссийские) мифы. Для науки подобные суждения не представляют интереса (логики называют их «бесполезными»). Их назначение иное - мобилизация общественного мнения, поддержание его в состоянии постоянной готовности одобрять одни внешнеполитические установки и отторгать другие. Своей грубой исторической неправдой подобные заявления лишний раз подтверждают иллюзорность тезиса о возможности абсолютно беспристрастной, неидеологизированной, свободной от всяких предпочтений и потому строгой и сугубо научной теории международных отношений.

М. Каплан исходит из установки о предписывающей функции теории, что вполне логично для представителя «научного» направления, постулирующего безграничные возможности эмпирически проверяемого знания. В этой связи важное место в его книге уделено стратегии, понимаемой автором как «изучение ограничений, которые могут налагаться на рациональный выбор оппонента» или же «рассмотрение проблем, связанных с прогнозированием тех или иных действий в заданных условиях» .

Основным инструментом решения стратегических проблем, утверждает М. Каплан, может служить теория игр, позволяющая анализировать различные варианты рационального выбора при принятии решений в ситуациях определенности, неопределенности и риска. Исследователь убежден в том, что эта теория «является достаточно точным инструментом, который основан на вполне четко выраженных положениях. В сферах, в которых она находит применение, можно быть уверенным в отсутствии ошибок (с позиций здравого смысла). Кроме того, знание о теории игр является важным также для изучения тех проблемных сфер, где она еще не была использована. В этих сферах при отсутствии лучших инструментов анализа можно применить теорию игр для уточнения положений здравого смысла» .

Однако именно теории рационального выбора, преобладавшие в экономическом департаменте Чикагского университета в 1970-е годы и вторгшиеся затем в политологию, как и во все социальные науки, с целью сделать их действительно научными, стали существенным вызовом концептуальным взглядам М. Каплана. По мнению К. Монро , сторонники теорий рационального выбора выступали с критикой бихевиоризма и системной теории о входах и выходах, которая, с их точки зрения, мало пригодна для понимания психологических особенностей процесса принятия решений. Положение бихевиоризма, согласно которому внешние наблюдатели могут различить только поведение, перестало удовлетворять многих, и ученыекогнитивисты (во главе с Г. Саймоном, представителем другой Чикагской школы) присоединились к экономистам, выдвинув в 1970-е годы методологию рационального выбора на передовые позиции политических исследований. В конечном итоге важное философское различие между методологией рационального выбора и бихевиоризмом стали зачастую фактически игнорировать. Бихевиористы и сторонники теорий рационального выбора объединились в противодействии нападкам постмодернистов на «науку», а концепции представителей второй волны Чикагской школы оказались инкорпорированными в обычный здравый смысл, иными словами - растворились в теории рационального выбора.

Таким образом, концептуальные построения М. Каплана не выдержали испытания в двух отношениях: они не стали заменой (или хотя бы одним из элементов замены) «традиционной» теории международных отношений, а их «научности» оказалось недостаточно для «рациональности» сторонников теории игр.

Это не означает, однако, что труд М. Каплана не оставил никаких следов, а его работа оказалась полностью забытой. Заслугой ученого является то, что он одним из первых поставил вопрос о законах функционирования, изменения и сравнительных преимуществах международных систем различной конфигурации. Содержание указанных законов является дискуссионным, хотя предмет таких дискуссий, как правило, един и касается сравнительных преимуществ биполярных и многополярных систем.

Так, Р. Арон считал, что биполярная система содержит тенденцию к нестабильности, поскольку основана на взаимном страхе и побуждает обе противостоящие стороны к жесткости в отношении друг друга из-за противоположности их интересов.

Подобное мнение высказывает и М. Каплан, утверждая, что биполярная система более опасна, так как характеризуется стремлением контрагентов к мировой экспансии, предполагает постоянную борьбу между ними либо за сохранение своих позиций, либо за передел мира. Конечно, многополярная система баланса сил содержит определенные риски (например, риск распространения ядерного оружия, развязывания конфликтов между мелкими акторами или непредсказуемости последствий, к которым могут привести изменения в блоках между великими державами), однако они не идут в сравнение с опасностями биполярной системы.

Не ограничившись подобными замечаниями, М.

Каплан рассматривает «правила» стабильности для биполярных и многополярных систем и выделяет шесть правил, соблюдение которых каждым из полюсов многополярной системы позволяет ей оставаться стабильной:

1) расширять свои возможности, но лучше путем переговоров, чем путем войны;

2) лучше воевать, чем не суметь расширить свои возможности;

3) лучше прекратить войну, чем уничтожить великую державу, ибо существуют оптимальные размеры межгосударственного сообщества (неслучайно европейские династические режимы считали, что их противодействие друг другу имеет естественные пределы);

4) сопротивляться любой коалиции или отдельной нации, пытающейся занять господствующее положение в системе;

5) противостоять любым попыткам того или иного национального государства «присоединиться к наднациональным международным организационным принципам», т.е. к распространению идеи о необходимости подчинения государств какой-либо высшей власти;

6) относиться ко всем великим державам как к приемлемым партнерам; позволять стране, потерпевшей поражение, войти в систему на правах приемлемого партнера, или заменять ее путем усиления другого, ранее слабого государства .

Создается впечатление, что эти правила выведены индуктивным путем из внешней политики великих держав (в первую очередь США) и затем (уже дедуктивным способом) представлены в качестве всеобщих принципов их поведения в многополярной системе.

При этом очевидно, что несоблюдение «победителями» в «холодной войне» правила 3 и особенно правила 6 (при объективной невозможности выполнения его третьей части) с последующими упорными попытками сдерживания постсоветской России на пути к великодержавности способствовало хаотизации международной системы и уменьшению ее безопасности.

М. Каплан поднял вопрос и об оптимальном количестве полюсов многополярной системы баланса сил. Многие считают, что для наибольшей стабильности такой системы необходимо пять великих держав. По мнению М. Каплана, это минимальный предел, и уровень безопасности возрастает, когда число полюсов превышает некую верхнюю границу, которая пока не выявлена . Конечно, указанный вопрос не нашел своего теоретического решения (как, впрочем, и проблема сравнительной степени безопасности би- и многополярной систем) и вряд ли найдет на пути системного моделирования. Однако сама его постановка и обсуждение, инициированное работой М. Каплана, способствуют развитию теории международных отношений, поскольку, с одной стороны, выявляют множество других теоретических проблем, а с другой - предостерегают от односторонних выводов и основанных на них решениях.

К числу заслуг М. Каплана стоит отнести и обращение к социологическому подходу в исследовании международных отношений.

Анализ в терминах групп интересов, ролевых функций, культурных факторов дал ему возможность выйти за рамки одностороннего государственнического подхода: он не только различал несколько типов национальных, наднациональных и субнациональных акторов, но и выявлял признаки вторжения социального, хотя и в рамках гипотетической модели иерархической международной системы:

«…правила иерархической системы переносятся в основном на функциональных акторов, таких как профсоюзы, индустриальные организации, полицейские организации и организации в рамках здравоохранения» . Обращение к социологическому подходу позволило ученому, пусть и вопреки общей логике рационального выбора, заметить, что «национальные акторы могут вести себя столь же нерационально и непоследовательно, как и люди»

Однако главная заслуга М. Каплана состоит в том, что благодаря своей работе «Система и процесс в международной политике»

он стал одним из первых ученых, обративших внимание на важность, плодотворность и необходимость системного подхода в этой области исследований.

Действительно, несмотря на то что понимание важности данного подхода в социальных науках восходит к Античности, он лишь сравнительно недавно получил в них широкое распространение, а в теории международных отношений приобрел актуальность благодаря попытке сделать его основой изучения и прогнозирования политических взаимодействий государств, что впервые опробовал именно М. Каплан. Он внес существенный вклад в рассмотрение международной реальности как определенной целостности, функционирующей по своим, пусть и не всегда ясным и неизменным, законам, а не просто как некой совокупности взаимодействующих элементов, которые можно изучать изолированно. При этом одна из главных идей концепции М. Каплана заключается в постулировании основополагающей роли, которую играет в познании закономерностей и детерминант международной системы ее структура. Эту идею разделяют абсолютное большинство исследователей: на ее основе выстраивали свои теории Дж. Модельски и О. Янг, М. Хаас и С. Хоффманн, К. Уолц и Р. Арон… ; на нее опирались основоположники английской школы [см.: 11], конструктивизма и неомарксизма в теории международных отношений. В отечественной науке использование системного подхода в этой области исследований дало плодотворные результаты в трудах А.Д. Богатурова, Н.А. Косолапова, М.А. Хрусталева и многих других.

Указанные достоинства работы М. Каплана не отменяются выявленными впоследствии пределами и рисками, связанными с применением системного анализа [см., например: 8; 27]. Риски обусловлены тем, что, во-первых, ни одна система, достигшая определенного уровня сложности, не может быть познана полностью: как только исследователь выходит за рамки относительно простых систем, основания для того, чтобы считать его выводы правильными, значительно уменьшаются. Во-вторых, далеко не каждая реальность может быть «втиснута» в концептуальные границы системного подхода без угрозы искажения присущих ей характеристик. В-третьих, может появиться искушение подменить аналитику исследования упрощенным холизмом. В-четвертых, системный анализ способен заслонить альтернативные подходы, ведь часто поверхностное сравнение разных объектов создает впечатление, что имеющиеся в них общие черты делают их подобными, при этом исследователи забывают, что изучаемые объекты обладают и различиями, которые могут оказаться гораздо более существенными. В-пятых, системный подход достаточно консервативен, что связано с поверхностной аналогией между механическими и органическими системами, с одной стороны, и социальными системами - с другой. Так, вопросы равновесия, устойчивости и выживаемости системы представляют собой плоды переноса моделей из одной сферы в другую на основе поверхностных аналогий, без необходимого учета особенностей социальных (в данном случае международных) систем. Наконец, в-шестых, возникают вопросы философского, даже этического характера, связанные с влиянием системного анализа на политическое поведение. Риск состоит в том, что системная теория, выявляя механизмы функционирования, факторы равновесия, гармонии и дисгармонии социальных систем, может вести к политическому действию, нормы которого обусловлены определенной моделью. Это вопрос о редуцировании изучения международных отношений к «социотехническим» процедурам. Однако политическая практика международных отношений не может быть сведена к простому применению научных данных. Техническая и организационная рациональность системных моделей, как замечал Ю. Хабермас, не исчерпывает рациональности политического действия [см. об этом: 27]. И это притом, что политическое действие, как и человеческое поведение вообще, далеко не всегда отличается рациональностью.

Стоит отметить, что М. Каплан и сам видел пределы и подводные камни системного подхода. Так, он подчеркивал, что, вопервых, «…еще не выработаны методы математического изучения сложной проблемы взаимодействий в системе. Например, ученыйфизик может делать точные прогнозы в отношении системы, состоящей из двух участников, примерные прогнозы в отношении системы из трех участников и лишь частичные прогнозы о системе с большим количеством участников. Ученый не может предсказать путь одной молекулы газа в целой цистерне, наполненной газом.

Во-вторых, прогнозы, которые делает ученый-физик, применимы лишь в отношении изолированной системы. Ученый не делает прогноза о количестве газа в цистерне, о неизменности температуры в цистерне или о том, что она постоянно будет находиться на месте проведения эксперимента. Он прогнозирует, каким будет характерное поведение большей части молекул газа при наличии постоянных условий температуры, давления и т.д.» . В этой связи М. Каплан считал, что тот, кто разрабатывает модели, не рассматривает их как применимые вообще. Они применимы только в рамках определенного социального контекста, который должен быть предварительно уточнен. При этом в высшей степени важно определить, существует ли этот контекст в действительности.

М. Каплан также предупреждал: «Теория игр не разрешила наиболее важных проблем стратегии, особенно тех, которые возникают в сфере международной политики. … Анализ с позиции теории игр не является точным инструментом для рассмотрения этих проблем. Такого рода анализ не может также служить заменой другим политическим и социологическим теориям» . «Однако если теория игр на настоящий момент не является достаточным инструментом анализа, то она, по крайней мере, сужает рамки, в которых может происходить рациональный процесс принятия решений, а также показывает факторы, влияющие на стратегические игры» . В конечном итоге М. Каплан писал: «Степень доверия, которую мы придаем нашим исследованиям, никогда не приблизится к той, которую имеет физик в отношении изучения механики. … В то же время без теоретических моделей мы неспособны оперировать даже различиями, которые нам доступны, и изучать эти вопросы с той же степенью глубины» .

Неслучайно даже такой противник «научного» подхода, как Х. Булл, не только не отрицал, но и активно использовал в своих исследованиях понятие «международная система», считая, что ее основными атрибутами являются, «во-первых, существование множества суверенных государств; во-вторых, уровень взаимодействия между ними в том смысле, в каком они формируют систему;

в-третьих, степень принятия общих правил и институтов в том смысле, в каком они формируют общество» . Неслучайно и то, что три наиболее распространенных сегодня подхода к изучению международных отношений - с позиций международной системы, международного общества и мирового общества - не исключают, а взаимно предполагают друг друга. Как подчеркивал К. Боулдинг, исследование международных систем, предпринятое М. Капланом, чрезвычайно важно, причем не столько с точки зрения достигнутых им результатов, сколько с позиции того методологического пути, который оно открывает в анализе международных отношений .

Это объясняется в первую очередь тем эвристическим потенциалом, которым обладает системный подход, облегчая задачу поиска условий равновесия и стабильности, механизмов регулирования и трансформации международных систем. В этом отношении работа Мортона Каплана может и сегодня послужить существенным подспорьем при анализе международной политики.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных отношений. М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2002.

2. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб.: Университетская книга, 2001.

3. Теория международных отношений: Хрестоматия. М.: Гардарики, 2002.

4. Almond G.A. Who Lost the Chicago School of Political Science? // Perspectives Forum on the Chicago School of Political Science. March 2004. Vol. 2.

№ 1. P. 91-93.

5. Aron R. Paix et guerre entre les nations. P.: Calmann-Lvy, 1964.

6. Berton P. International Subsystems - A Submacro Approach to International Studies // International Studies Quarterly. 1969. Vol. 13. № 4. Special Issue on International Subsystems. P. 329-334.

7. Boulding K. Theoretical Systems and Political Reality: A Review of Morton A. Kaplan System and Process in International Politics // Journal of Conflicts Resolution. 1958. Vol. 2. P. 329-334.

8. Braillard Ph. Thorie des systmes et relations internationales. Bruxelles:

9. Bull H. The Anarchical Society: A Study of Order in World Politics. N.Y.:

Columbia University Press, 1977.

10. Bull H. International Theory: The Case for a Classical Approach // Contending Approaches to International Politics / Ed. by K. Knorr and J.N. Rosenau.

Princeton: Princeton University Press, 1969. P. 20-38.

11. Buzan B. From International System to International Society: Structural Realism and Regime Theory Meet the English School // International Organization. 1993. Vol. 47. № 3. P. 327-352.

12. Deutsch K., Singer D. Multipolar Power Systems and International Stability // World Politics. 1964. Vol. 16. № 3. Р. 390-406.

13. Finnemore M. National Interests in International Society. Ithaca: Cornell University Press, 1996.

14. Goodman J.S. The Concept of “System” in International Relations Theory // Background. 1965. Vol. 89. № 4. P. 257-268.

15. Haas M. National Subsystems: Stability and Polarity // The American Political Science Review. 1970. Vol. 64. № 1. P. 98-123.

16. Hanrieder W. Actor Objectives and International Systems // Journal of Politics. 1965. Vol. 27. № 4. P. 109-132.

17. Hanrieder W. The International System: Bipolar or Multibloc // Journal of Conflicts Resolutions. 1965. Vol. 9. № 3. P. 299-308.

18. Hoffmann S.H. International Relations. The Long Road to Theory // World Politics. 1959. Vol. 11. № 3. P. 346-377.

19. Hoffmann S.H. Thorie et relations internationales // Revue franaise de science politique. 1961. Vol. 11. № 3. P. 26-27.

20. The International System. Theoretical Essays / Ed. by K. Knorr, S. Verba.

Princeton: Princeton University Press, 1961.

21. Kaplan М.А. Balance of Power, Bipolarity and Other Models of International Systems // The American Political Science Review. 1957. Vol. 51. № 3.

22. Kaplan М.А. A New Great Debate: Traditionalism versus Science in International Relations // World Politics. 1966. Vol. 19. P. 1-20.

23. Kaplan М.А. System and Process in International Politics. N.Y.: Wiley, 1957.

24. Kaplan М.А. Variants on Six Models of the International System // International Politics and Foreign Policy. A Reader in Research and Theory / Ed.

by J. Rosenau. N.Y.: The Free Press, 1969. P. 291-303.

25. Kaplan М.А., Burns A.L., Quandt R.E. Theoretical Analysis of the Balance of Power // Behavioural Science. 1960. Vol. 5. № 3. P. 240-252.

26. Kaplan М.А, Katzenbach N. De B. The Patterns of International Politics and of International Law // The American Political Science Review. 1959. Vol.

53. № 3. P. 693-712.

27. Meszaros T. Quelques reflexions sur l’ide du systme en sciences politiques // Encyclopdie de L’Agora . URL: http://agora.

qc.ca/cosmopolis.nsf/Articles/no2007_2_Quelques_reflexions_sur_lidee_de_ systeme_en_scien?OpenDocument (visite: 15.02.2012).

28. Modelski G. Evolutionary Paradigm for Global Politics // International Studies Quarterly. 1996. Vol. 40. № 3. P. 321-342.

29. Monroe K.R. The Chicago School: Forgotten but Not Gone // Perspectives Forum on the Chicago School of Political Science. March 2004. Vol. 2.

№ 1. P. 95-98.

30. Nettl P. The Concept of System in Political Science // Political Studies.

1966. Vol. 14. № 3. P. 305-338.

31. Onuf N. World of Our Making: Rules and Rule in Social Theory and International Relations. Columbia: University of South Carolina Press, 1989.

32. Rosecrance R. Action and Reaction in World Politics. Boston: Little Brown, 1963.

33. Waltz K. Theory of International Politics. Reading, MA: Addison- Wesley Pub, 1979.

34. Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

35. Young O. Systems of Political Science. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-
"НАУКА" М О С К В А -1968 С О Д Е Р ЖАН ИЕ Б. А. У с п е н с к и й (Москва). Отношения подсистем в языке и связанны...» ВАРИАНТАМИ НАРУШЕНИЙ ПСИХИЧЕСКОГО Р...» ПЕТЕРбуРГСКОй ПСИхОЛОГИчЕСКОй ШКОЛЕ антропологизм является главной особенностью Петербургской психологической школы, основанной В. М. Бехтеревым и Б. Г. ананьевым. Согласно современному антропологичес...» энергетики им. Л.А. Мелентьева Сибирского отделения Российской академии наук, Иркутск, Россия [email protected], [email protected] Аннотация В с...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - различные документы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

«Теория международных отношений» Цыганкова является знаковым научным трудом в своей области. Каковы особенности данного пособия, и в чем заключается его уникальность и значимость для академического сообщества? Эти и некоторые другие вопросы будут раскрыты в настоящей статье.

Нехватка специальной литературы

Под названием "Теория международных отношений" были выпущены две книги, дополняющие друг друга - учебник и хрестоматия. Обе эти работы имеют схожие разделы. Поэтому студентам, изучающим теорию международных отношений по ним, не нужно тратить лишнее время на поиски материалов в различных источниках.

Несмотря на то что в нашей стране уже долгое время существуют многочисленные заведения, готовящие специалистов в области международных отношений, дефицит пособий для студентов этих вузов сегодня ощущается достаточно сильно. Почему же в России так мало таких учебников, как «Теория международных отношений» Цыганкова?

Дело в том, что, несмотря на долгую историю преподавания этого предмета, в настоящее время издано очень мало учебников и хрестоматий, в которых рассматриваются труды самых значительных исследователей, работавших в этой области.

В СССР в течение нескольких десятилетий существовали такие институты, как МГИМО, институт Дружбы народов, а также подготовкой специалистов в этой области занимался Московский государственный университет и некоторые другие учебные заведения. Тем не менее теория международных отношений преподавалась в ту эпоху достаточно однобоко. Политическая, социальная, культурная и другие стороны вопроса оставались, как правило, вне зоны внимания. Международные отношения рассматривались лишь с исторической точки зрения.

Буржуазная литература

Также в советское время почти не издавались такие хрестоматии, в которых были бы представлены важнейшие труды ученых-международников, каковой является «Теория международных отношений» Цыганкова. Особенность этой книги состоит в том, что в ней, в отличие от других подобных пособий прошлых лет, были опубликованы многие работы ученых, которые считались раньше «буржуазными». То есть, их создатели либо придерживались политических взглядов, которые руководство признавало чуждыми для нашего народа, либо прямо или завуалировано критиковали действия правительства Советского союза. Публикация таких произведений стала возможной только в девяностые годы двадцатого века, после завершения перестройки.

До этого времени многие книги ведущих специалистов по международным отношениям не только не переводились на русский язык, но и были недоступны даже в оригинале посетителям крупнейших библиотек страны.

Расширение кругозора

Известно, что в теории международных отношений существует несколько направлений или школ, учения которых иногда коренным образом отличаются друг от друга. Можно назвать в качестве примера такие из них, как реализм, неореализм, идеализм, транснационализм и так далее. В советский период развития отечественной науки об отношениях между народами и государствами основным и единственно правильным течением считался реализм. Данное направление опирается в своих исследованиях в основном на исторические данные о таких глобальных процессах, как войны, политические кризисы, революции и так далее.

Говоря о теориях направлений международных отношений, Цыганков рассматривает не только работы представителей этого течения, но и труды ученых, являющихся приверженцами других крупных школ. Такое рассмотрение разнообразной литературы по данному вопросу обогащает кругозор студентов, позволяет им взглянуть на сложившуюся международную обстановку с различных точек зрения.

Такое разностороннее изучение вопроса является также полезным не только для будущих специалистов, планирующих вести исследовательскую работу в этой области, но также и для преподавателей. Оно полезно и для тех людей, которые осуществляют практическую деятельность в сфере международных отношений: дипломатов, политиков и так далее.

Информационное общество

Цыганков П. А. в «Теории международных отношений» приводит отрывки из трудов ученых, принадлежащих к различным научным группировкам. Необходимость такого подхода к составлению пособия можно осознать, рассмотрев следующий пример. В настоящее время, по словам некоторых экономистов и социологов, многие страны мира поднялись на новую ступень развития. Они перешли от индустриального этапа существования общества к информационному.

При такой социальной формации большинство людей занято не производством материальных ценностей, а созданием и переработкой информации. Это изменение не могло не повлиять на такие глобальные процессы, как войны, революции и так далее. Кроме конфликтов вооруженных, сейчас уже существуют и другие, например информационные. В реалистическом направлении теории международных отношений эти современные веяния почти не принимаются во внимание, тогда как представителями других школ они рассматриваются.

Мнение автора

Цыганков в «Теории международных отношений» критерии отбора литературы объясняет следующим образом. Автор приводит немаловажный исторический факт: первые труды в данной области были написаны английскими учеными в начале двадцатого века. После этого Англия в течение нескольких лет сохраняла лидирующие позиции по количеству публикаций на эту тему. Со временем это первенство перешло к Соединенным Штатам Америки. Объясняется это целым рядом причин.

Главной из них является большая заинтересованность правительства данной страны в теоретических исследованиях в области международных отношений. Один из ученых сказал, что хорошая теория всегда имеет большое практическое значение. Видимо, американское правительство придерживается подобных соображений, выделяя значительные средства на исследования.

Поэтому составление «Теории международных отношений» Цыганкова (хрестоматии) в основном произведено с использованием английской и американской литературы. Сам автор говорит о том, что допускает возможность критики такого выбора. По его словам, некоторые представители научного сообщества, несомненно, будут говорить о необходимости включения в хрестоматию и трудов ученых, не принадлежащих к представителям английской и американской школ. Но по его мнению, правильнее говорить не о национальной принадлежности того или иного автора, а об актуальности его работы в настоящее время.

Цыганков в «Теории международных отношений» утверждает, что существует много литературы на эту тему, которая считается безусловной классикой. Но значительная ее часть потеряла свою актуальность ввиду того, что многие проблемы, которые рассматривались в ней, в настоящее время являются решенными. Конечно же, эти труды могут быть включены в хрестоматию, но только как часть истории данной отрасли знаний.

Отечественная наука

В нашей стране теория международных отношений в ее современном варианте является сравнительно молодой дисциплиной. Формирование отдельных научных школ в ее рамках находиться только на начальной стадии. А между тем, завершение такого процесса необходимо для развития теории и практики международных отношений. Тем более что сегодня институты, занимающиеся подготовкой специалистов в данной области, существуют не только в Москве и Санкт-Петербурге. Их насчитывается несколько десятков по всей стране. А значит, невозможно переоценить значение «Теории международных отношений» Цыганкова и другой подобной литературы.

Потребность в большом количестве специалистов этой сферы стала ощущаться гораздо сильнее, когда связь с другими государствами стала осуществляться не только на общенациональном, но и на региональном уровне. Вместе с этим появился ряд вопросов, многие из которых до сегодняшнего дня остаются открытыми. Например, в «Теории международных отношений» Цыганкова понятие этой дисциплины не сформулировано однозначно.

Вместо этого в данной книге приводятся несколько точек зрения на этот счет, каждая из которых принадлежит сторонникам какой-либо научной парадигмы. Так, например, приверженцы реалистического направления считают, что международные отношения - это только связи между государствами, но не между народами. Другие ученые полагают, что это понятие в последние годы стало охватывать также и некоторые элементы внутренней политики стран.

Универсальный и национальный подход

Хрестоматия «Теория международных отношений» под редакцией профессора Цыганкова часто критикуется по причине преобладания в ней материала, написанного англоязычными авторами. Сам составитель данной книги говорит о том, что каждый подобный труд обречен на такие нападки. Ведь любой выбор нескольких произведений из всего многообразия мировой литературы непременно покажется кому-нибудь неоправданным и субъективным. Наиболее часто профессора Цыганкова упрекают в недостаточном внимании к достижениям отечественной науки.

Однако в учебнике профессор рассматривает и ситуацию в России. В том числе он приводит следующие факты.

В нашей стране между учеными часто ведутся напряженные споры о том, стоит ли в теории международных отношений открывать универсальные принципы, которые могут быть применены ко всем странам мира, независимо от их политических, религиозных, культурных и других особенностей. Некоторые исследователи придерживаются мнения, что эти индивидуальные характеристики каждого государства непременно должны быть отражены и в научных теориях.

Рассмотрению этих двух точек зрения посвящена глава учебника «Теория международных отношений» Цыганкова.

Данное обстоятельство можно причислить к достоинствам книги, поскольку важность культурных факторов в сфере внешней политики осознавали некоторые выдающиеся люди еще в период средневековья. Известно, что Чингисхан трепетно относился к традициям и обычаям покоренных им народов. По свидетельству летописцев того времени, он отмечал праздники подвластных ему государств.

Особенности «Теории международных отношений» Цыганкова

Во вступительной статье к хрестоматии профессор Лебедева дает такое ее описание.

Книга состоит из трех частей. В первой из них представлены статьи виднейших представителей различных направлений в теории международных отношений. Реализм, неореализм, идеализм и транснационализм изучаются в нем на примере классических трудов каждой школы. Во втором разделе составитель поместил труды, освещающие историю развития данной научной дисциплины.

В третьей части хрестоматии Цыганкова «Теория международных отношений» можно найти материалы, посвященные обзору ситуации на международной политической арене в разные годы, а также анализу описываемых событий. Таким образом, читатель по мере изучения содержания настоящей книги продвигается от рассмотрения общих вопросов к более конкретным.

В учебнике часть глав посвящена рассмотрению основных понятий и особенностей направлений в теории международных отношений. В других разделах речь идет о проблемах войны, мира, культурных взаимодействий и так далее. То есть показывается прикладное значение теории.

Такая концепция помогает получить достаточно полную картину знаний по данному предмету. Книга может быть полезна как политологам, так и специалистам других областей, для которых международные отношения входят в сферу их профессиональных интересов. Так, данное пособие может оказаться интересным для ученых, разрабатывающих проблемы философии, психологии, истории и некоторых других наук. Изучение теории международных отношений по Цыганкову делает достаточно комфортным то обстоятельство, что каждый из помещенных в учебнике и хрестоматии материалов снабжен комментариями составителя, которые способствуют лучшему пониманию этих произведений.

Поэтому на разнообразных сайтах, посвященных учебной литературе, часто можно найти положительные отзывы о «Теории международных отношений» Цыганкова.

Об авторе

Павел Афанасьевич Цыганков - профессор МГУ.

Он является одним из основателей кафедры социологии международных отношений в этом учебном заведении. В следующем году исполнится тридцать лет с момента ее открытия. Двадцать из них кафедру возглавлял Павел Афанасьевич Цыганков. За это время он был научным руководителем при написании более двух десятков кандидатских диссертаций и двух работ на соискание докторской степени. Также профессор читал лекции во многих учебных заведениях за рубежом.

За свою деятельность ученый не раз удостаивался отечественных и зарубежных наград и премий, в том числе и за свои учебные пособия по международным отношениям.

Книга, которой посвящена настоящая статья, заслуживает интерес читателей не только из-за значительной по объему подборке ярких статей, позволяющих проследить развитие данной отрасли, но и благодаря емким комментариям составителя. Они помогают понять место каждого отдельного материала в контексте всей исследовательской деятельности того или иного автора.

Данное издание вышло многотысячным тиражом. Это событие, безусловно, является большим достижением отечественного образования. Ведь в последнее время при все увеличивающемся количестве высших учебных заведений, где преподается теория международных отношений (в настоящий момент их более четырехсот), остро ощущается нехватка подобной литературы. Некоторые книги по этой дисциплине выходят лишь малыми тиражами в местных издательствах. Зачастую преподаватели вынуждены рекомендовать студентам для изучения книги, которые были изданы несколько десятков лет назад. Такие учебники, безусловно, являются устаревшими, поскольку были выпущены в свет в эпоху, когда в стране господствовала социалистическая идеология.

С ее позиций и рассматриваются все закономерности и понятия теории международных отношений в таких пособиях. Кроме хрестоматии Цыганкова, студентам можно рекомендовать к прочтению и статьи автора, которые регулярно выходят в научных журналах. В 2018 году увидели свет две его работы, посвященные проблемам миропорядка. В них автор анализирует наиболее значимые труды ученых-международников, посвященные этой теме. Одна из упомянутых статей была опубликована в журнале «Россия в глобальной политике», а вторая - в вестнике

Заключение

В данной статье было представлено краткое описание учебника и хрестоматии Цыганкова П. А. "Теория международных отношений. Это пособие является одним из самых популярных в своем роде. В нем даются основные понятия по обозначенной в заглавии учебной дисциплине, а также приводятся выдержки из наиболее значимых трудов исследователей, работавших в этой области.

Обобщаются и систематизируются наиболее устоявшиеся положения и выводы мировой международно-политической пауки; приводятся ее основные понятия и наиболее известные теоретические направления: дается представление о современном состоянии этой дисциплины в нашей стране и за рубежом. Особое внимание уделяется глобализации мирового развития, изменениям в характере угроз международной безопасности, особенностям нового поколения конфликтов.
Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлениям и специальностям «Международные отношения», «Регионоведение», «Связи с общественностью», «Социология». «Политология», а также магистрантов, аспирантов и преподавателей вузов.

Объект и предмет международно-политической науки.
Иногда приходится встречаться с мнением согласно которому разграничение предмета и объекта науки не имеет существенного значения для осознания и понимания ее особенностей. что оно носит схоластический характер и способно лишь отвлечь от действительно важных теоретических проблем. Думается, такое разграничение все же необходимо.

Объективная реальность, существующая вне и независимо от нашего сознания, отличается от изучающих различные се стороны научных дисциплин. Последние отражают и описывают ее, во-первых, всегда с некоторым «запозданием», а во-вторых, с определенным «искажением» существа происходящих процессов и явлений. Человеческое познание дает, как известно, лишь условную, приблизительную картину мира, никогда не достигая абсолютного знания о нем. Кроме того, всякая наука, так или иначе, выстраивает собственную логику, подчиняющуюся внутренним закономерностям своего развития и не совпадающую логикой развития изучаемой ею реальности. Во всякой науке в той или иной мерс неизбежно «присутствует» человек, привносящий в нее определенный элемент «субъективности». Ведь если сама действительность, выступающая объектом пауки, существует вис и независимо от сознания познающего ее субъекта, то становление и развитие этой науки, ее предмет определяются именно общественным субъектом познания, выделяющим на основе определенных потребностей ту или иную сторону в познавательном объекте и изучающим се соответствующими методами и средствами. Объект существует до предмета и может изучаться самыми различными научными дисциплинами.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 9
Глава 1. Объект и предмет международно-политической науки 19
1. Понятие и критерии международных отношений 20.
2. Мировая политика 27
3. Взаимосвязь внутренней и внешней политики 30
4. Предмет международно-политической науки 37
Литература 44
Глава 2. Проблема метода в теории международных отношений 46
1. Значение проблемы метода 46
2. Методы анализа ситуации 50
Наблюдение 51
Изучение документов 51
Сравнение 52
3. Экспликативные методы 54
Контент-анализ 54
Ивент-анализ 54
Когнитивное картирование 55
Эксперимент 57
4 Прогностические методы 58
Дельфийский метод 59
Построение сценариев 59
Системный подход.60
5. Анализ процесса принятия решений 70
Литература 75
Глава 3. Проблема закономерностей международных отношений 77
1; О характере законов в сфере международных отношений 78
2. Содержание закономерностей международных отношений 82 .
3. Универсальные закономерности международных отношений 89
Литература 94
Глава 4. Традиции, парадигмы и споры в ТМО 95
1. Традиции: международные отношения в истории социально-политической мысли 97
2. «Канонические» парадигмы: основные положения 105
Либерально-идеалистическая парадигма 106
Политический реализм 109
Марксистско-ленинская парадигма 113
3. «Большие споры»: место политического реализма 117
Литература 122
Глава 5. Современные школы и направления в теории международных отношений 125
1. Спор неореализма и неолиберализма 126
Неореализм 126
Неолиберализм 132
Основные положения спора неореализма и неолиберализма 136
2. Международная политэкономия и неомарксизм 140
Международная политэкономия 140
Неомарксизм 149
3. Социология международных отношений 155.
Литература 163
Глава 6. Международная система 167
1. Основные понятия системной теории 168
2. Особенности и основные направления системного подхода в анализе международных отношений 173
3. Типы и структуры международных систем 178
4. Законы функционирования и трансформации международных систем 184
Литература 192
Глава 7. Среда системы международных отношений 193
1. Особенности среды международных отношений 194
2. Социальная среда. Особенности современного этапа мировой цивилизации 196
3. Биосоциальная среда. Роль геополитики в науке о международных отношениях 201
4. Глобализация международной среды 212
Понятие глобализации в сопоставлении с другими, близкими по смыслу понятиями 214
Вопрос об исторической уникальности глобализации 217
Основные составляющие глобализации 219
Спор о последствиях глобализации 221
Литература 225
Глава 8. Участники международных отношений 228
1. Сущность и роль государства как участника международных отношений 231
2. Негосударственные участники международных отношений 238
Основные черты и типология МПО 239
Общие характеристики и типы МНПО 242
3. Парадокс участия 248
Литература 252
Глава 9. Цели, средства и стратегии участников международных отношений 254
1. О содержании понятий «цели» и «средства» 254
2. Стратегия как единство целей и средств 267
Общее представление о стратегия 267
Большая стратегия.; 270
Стратегии урегулирования кризисов 271
Стратегии мира 272
Стратегия и дипломатия 275
3. Сила и насилие в составе целей и средств 277
Литература 286
Глава 10. Национальные интересы: понятие, структура, методологическая и политическая роль 288
1. Дискуссии о правомерности использования и о содержании понятия «национальный интерес» 288
2. Критерии и структура национального интереса 298
О бессознательном элементе в структуре национального интереса 304
3. Глобализация и национальный интерес 307
Литература 317
Глава 11. Международная безопасность 320
1. Содержание понятия «безопасность» и основные теоретические подходы к ее изучению 320
2. Изменение среды безопасности и новые глобальные угрозы 331
3. Новые концепции безопасности 338
Концепция кооперативной безопасности 339
Концепция человеческой безопасности 343
Теория демократического мира 344
Литература 347
Глава 12. Проблема правового регулирования международных отношений 349
1. Исторические формы и особенности регулятивной роли международного права 350
2. Особенности современного международного права и его основные принципы 353
Основные принципы международного права 358
3. Право прав человека и международное гуманитарное право 360
Право нрав человека 360
Международное гуманитарное право (МГП) 364
Концепция гуманитарного вмешательства 367
4. Взаимодействие права и морали в международных отношениях 372
Литература 376
Глава 13. Этическое измерение международных отношений 378
1. Мораль и право в международных отношениях: общее и особенное 379
2. Многообразие трактовок международной морали 382
Конфессионально-культурные представления 383
Конфликт теоретических школ 385
Холизм, индивидуализм, деонтология 390
3. Основные императивы международной морали в свете глобализации 395
Главные требования международной морали 395
Глобализация и новый нормативизм 398
О действенности моральных норм в международных отношениях 401
Литература 404
Глава 14. Конфликты в международных отношениях 406
1. Понятие конфликта.. Особенности международных конфликтов в эпоху холодной войны 407
Понятие, типы и функции конфликта 407
Конфликты и кризисы 410
Особенности и функции конфликта в биполярном мире 412
Урегулирование конфликтов: традиционные методы
и институциональные процедуры 413
2. Основные направления в исследовании международных конфликтов 417
Стратегические исследования 417
Исследования конфликтов 420
Исследования мира 423
3. Особенности «конфликтов нового поколения» 426
Общий контекст 426
Причины, участники, содержание 428
Механизмы урегулирования 431
Литература 438
Глава 15. Международное сотрудничество 440
1. Понятие и типы международного сотрудничества 440
2. Межгосударственное сотрудничество с позиций политического реализма 443
3. Теория международных режимов 447
4. Социологический подход к анализу международного сотрудничества 450
5. Сотрудничество и интеграционные процессы 457
Литература 468
Глава 16. Социальные основы международного порядка 470
1. Понятие международного порядка и его исторические типы 470
Понятие «международный порядок» 470
Исторические типы международного порядка 475
Послевоенный международный порядок 479
2. Политологический и социологический подходы к проблеме международного порядка 484
3. Зарубежные и отечественные ученые о перспективах нового мирового порядка 492
Литература 504
Вместо заключения 507
Приложение 1. Некоторые международные принципы, доктрины, теории. Международные организации, договоры и соглашения 510
Приложение 2. Ресурсы в сети Интернет, посвященные исследованиям в области международных отношений (А.Б. Цружитт) | 538
Именной указатель 581
Предметный указатель 587.